Иоанн Алексеев - Письма о духовной жизни

В предыдущем письме ошибся написал: «Зрите все языцы…» и п. «Ирмос», но не ирмос, а прокимен.

Пишешь, что Русские — великие умы. Ведь и Немцы славились великими умами, а что случилось, — с карты долой полетели. А Преподобный Иоанн Лествичник сказал: «Где случилось падение, там предварила гордость». Господи! За молитвы Святых Русских молитвенников, спаси и сохрани Россию от бед и скорбей. Ведь Россия — страна Православная и верующая, и я верую, что и теперь так есть. Настоящие Православные и верующие то и остались только в России, ибо они прошли огонь и воду. Как-то наши устроились в Молдавии? Все же думаю, пожалеют, что уехали. У нас в монастыре в данное время, полная свобода и дисциплины не стало. Отец Михаил очень стремился уехать, они думали, поместят их в Москве в каком-нибудь монастыре, а вышло наоборот: и Москву не показали, провезли мимо матушки России. Храни их Господь.

Схиигумен Иоанн.

24.12.1957

Боголюбивые мать Платонида, Елена и Лидия!

Христос посреди нас!

В воздухе бывают перемены, и не знаем, откуда подует ветер. Так и у нас в жизни бывают перемены, и не знаем, откуда придут искушения.

Пришел в Кунду [богадельню] человек небольшого роста, интеллигент, хорошо одет, спрашивает меня. Я его совершенно не знаю, пригласил его в комнату, посадил на стул, и стал он много говорить по-фински, но по-русски не знает. Я не понимаю: зачем он пришел и что ему нужно от меня? Пришла ко мне сестра делать перевязку, и он помогал ей. Дал мне теплые штаны и длинные чулки. Приняли его хорошо, поместили в комнату, но он пришел ко мне и стал говорить много, просто надоел. Он все ходил за мной, почему-то расположился ко мне и все говорит что-то. Я понял, что у него заскок, а в богадельне все взволновались, приняли его вроде как за шпиона и меня прицепили к нему. Смотрю, что-то говорят и посматривают на меня. Как раз пришел пакет от Клавдии, и мне не доверили его получить. А принесла его сестра, развязала и посмотрела при мне. Я полагаю, что они подумали: пакет тому человеку. Все же ошиблись. И я, поскольку не знаю языка, переводчика нет, ничего и не мог сказать. Этого человека отправили в Гельсингфорс [старое название Хельсинки]. На все я смотрел спокойно, подумал, что враг рода человеческого точно по канве вышивает узоры — разными искушениями. Этот человек все отдать готов был мне, еще рубашку шерстяную снял с себя и дал мне, я не мог отказаться, взял. Все эти приключения написал кратко.

Вот что опыт говорит: от всех скорбей сила воли укрепляется, тогда очень понятны делаются слова святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова: «Мир и все, что в нем: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская» [1 Ин. 2, 16]. О, как чудно в трех словах выражена глубина многого! Не напрасно же святые отцы сказали: если какая добродетель обнаружится, не считали ее за добродетель, ибо она ведет к тщеславию. Как тот старец сказал пришедшему к нему старцу: «Уходи прочь, ты удалил от меня Бога; уже год, как ты был у меня и похвалил мои корзиночки, которые я делал». Вот какая тонкая духовная жизнь, как на весах: чуть переложишь в чашечку, и потянет в другую сторону. Даже и чудеса вредят святому, сказали святые отцы. И сколько было преуспевших в духовной жизни, творивших чудеса возложением рук, — погибали и вели распутную жизнь, на посмешище людям. И святой чудотворец Симеон Столпник чуть не погиб, когда диавол подал ему колесницу и сказал: «Ты угодил Богу, вот садись, и вознесу тебя на небо». Преподобный занес уже ногу, но Господь вразумил его оградить себя крестным знамением, и колесница исчезла. Значит, у него было самомнение, считал себя достойным вознестись на небо. А преподобный Иаков творил чудеса и тоже впал в самомнение, но Господь промыслительно смирил его, попустил ему падение: впасть в блуд и убийство. Ведь вы знаете эту историю.

Но мир духовной жизни не понимает, судит только по наружности, и Господь сказал: «Горе, егда добре рекут вам вси человецы» [Лк. 6, 26]. Может, вы скажете: «Ведь многих святых хвалили, и не повредила им похвала». Но наш ум ограниченный, и Божие промышление непостижимо для нас. Выше я сказал, что от скорбей сила воли укрепляется, а тщеславие связывает нашу свободную волю и так тонко влияет на человека, что он неспособен здраво помышлять о добродетелях. И любит всегда казаться не таким, какой он в сущности есть, и очень любит похвалу. Вот еще сообщу. Рядом с моей комнатой есть свободное помещение, где и собираются старики и старушки, все в морщинах. Конечно, когда-то были как весенние цветы, а теперь стали как печеные картофелины. Все говорят, я тоже часто сижу здесь, времени ведь много, надо себя и поразвлечь чем-нибудь. Утром, в семь часов, подадут чай каждому в комнату, обед — в десять часов, а в час — чай и кусочек булочки, а в четыре часа — ужин. Вот и ждет каждый этих перемен для тела, а внутренние переживания у всех свои. Мы ждем все чего-то и желаем продлить жизнь, как евангельский богач, у которого уродилась нива. А смерть стоит за плечами, может быть, в эту же ночь и головушку скосит, ибо закон смерти неумолим [см.: Лк. 12,16-20]. Кончаю писать это корявое письмо, но покройте мои недостатки христианской любовью. [...]

Сегодня что-то не спится, вот и нагородил вам.

Прошу святых молитв ваших, недостойный ваш сомолитвенник многогрешный схиигумен Иоанн.

Читаю книгу преподобного Марка Подвижника. Чудный ты, великий отец. Так тонко разоблачаешь страсти, точно катаракту снимаешь с глаз, ибо все виднее делается сущность духовной жизни.

31.12.1957

Боголюбивые рабы Божии м. Платонида, Елена и Лидия!

Христос посреди нас!

Получил ваше письмо, сразу же и вам пишу. Спаси Господи, что потрудились многое сообщить, прочел с любовью. Теперь я чувствую себя хорошо, вполне мог бы приехать к вам, но боюсь в монастыре братского шума. Стал очень тоненьким, хожу свободно и легко, полагаю, что скоро отпустят в монастырь и можно будет посещать все службы. Из монастыря ничего не пишут, и отец Савва не приезжал, но я совершенно спокоен. В данное время чувства мои изменились и взгляд на все стал совершенно другим. Все же скоро предстоит переход в вечную жизнь. Теперь совершенно ничего не интересует, ибо здешнее, земное — все временное и скоропреходящее. Теперь стало все это виднее, и преподобный Исаак Сирский сказал: «Человек, тогда только ты поймешь, что мир сей льстец и обманщик, когда будешь лежать на смертном одре».

Помнится мне, что писал вам: часа смертного и святые боялись, ибо смерть вошла в человечество не по природе; вот человек и боится смерти, и бежит от нее. Как-то я сказал тебе о милосердии Божием, а ты ответила, что «есть и правосудие», но святой апостол Иаков пишет: «Милость превозносится над судом» [Иак. 2, 13]. Ах, как утешительно нам, грешным, такое великое Божие милосердие — значит милосердие Божие выше и больше правосудия. [...]