Инна Андреева - Пасхальные люди. Рассказы о святых женах

Прасковья Ивановна остановилась возле красного угла, поправила фитиль у лампады. Нет, она, конечно, знала, что дочь ее со странностями. Родилась вроде здоровенькой. А как слегла во младенчестве с болезнью неизвестной, так встала совсем иным ребенком. Из редко умного ребенка стала вдруг какой-то точно глупенькой. Уйдет, бывало, в сад, поднимет платьице, станет и завертится на одной ножке, точно пляшет. Уговаривали ее, срамили, даже и били, но ничего не помогало. Так и бросили. А затем она выросла, похорошела, как яблонька зацвела. Прасковья-то Ивановна и подумала, что замужество, гляди, и пойдет на пользу дочери. А дело-то иначе обернулось… Как к старцу тогда съездили в Саров, так словно подменили Пелагею – чудачить начала сильнее прежнего. Надеялась мать, что рождение ребенка ее образумит. Первый мальчик такой хорошенький народился-то! Василием назвали. А дура-то, Палаша, была и не рада, как скажет во всеуслышание и при муже: «Дал Бог, дал, да вот прошу, чтоб и взял. А то что шататься-то будет!» Конечно, Сергей Васильевич после слов таких разъярился и бить ее стал. А толку нет. Второго родила через год, Ванечку, и так же с ним, словно не мать, а кукушка. Вот и померли оба мальца. Теперь вот девку народила…

Прасковья Ивановна тяжело вздохнула. Нелегкая бабья доля, ой, нелегкая! Смутное чувство вины всколыхнулось в ней – ведь насилу замуж отдавала дочь, та и мучается. Надо взять девчонку к себе, Пелагеей назвать. Авось, тем грех свой пред Богом загладить.

– Оставьте, меня Серафим испортил!

– Серафим, говоришь? А так как? – Сергей Васильевич хлыстал ремнем босую грязную женщину в оборванной одежде. Ноги у женщины опухли, а из губы сочилась кровь.

– Оставь, Сергушка! – молила та.

– Да ты, дрянь, мне принадлежишь! Мне, поняла? Что хочу, то и делаю с тобой!

– Оставь, порченная я…

– Я тебе ум-то вправлю…

Уже больше месяца не показывалась Пелагея Ивановна дома, бегая по городу от церкви к церкви. Жалостливые люди давали ей милостыню, она тут же раздавала ее бедным или ставила свечи в храме. Там-то и застал ее Сергей Васильевич.

Он приволок жену в полицейский участок и уговорил городничего высечь упрямую и непокорную жену. Тот привязал Пелагею к скамейке и долго бил. Клочьями висело тело ее, кровь залила всю комнату, а она и не охнула.

Только не помогло это. Пелагея дурить не перестала, уклоняясь от мужа всяческими способами. Тогда и задумал Сергей Васильевич посадить жену на цепь. Заказал цепь железную с таким же железным кольцом, да сам своими руками приковал супружницу к стене. Теперь он мог издеваться над ней, как ему хотелось.

Весь город говорил о ночном происшествии в Напольной церкви. Да и шутка ли – столкнуться с привидением! А дело было так: церковный сторож, проснувшись глубокой ночью, решил обойти храм. Стужа стояла страшная, и тот перед выходом опрокинул стаканчик, чтоб не замерзнуть. Дошел он до того места, где стоял гроб, приготовленный для умершего от эпидемии солдата, а оттуда вдруг как выскочит баба! Голая почти, губы у нее синие, на шее обруч железный и цепь висит. Ни дать ни взять – оборотень! Тут припустился сторож во всю прыть. Полгорода перебудил со страху. А оказалось, это дура была – Серебреникова жена, Пелагея. Снова от мужа сбежала, чуть не околела на морозе.

Ну, жену мужу спровадили, сторожа еще больше напоили, чтоб успокоился. Гроб закрыли крышкой.

А Сергей Васильевич в тот день молча привел безумную жену теще. Хватит с него.

– Вот, батюшка, дочь-то моя, с которой мы были у тебя, замужняя-то, с ума сошла, то и то делает и ничем не унимается; куда-куда мы ни возили ее; совсем отбилась от рук, так что на цепь посадили.

Прасковья Ивановна жалостливо смотрела на старца Серафима.

– Как это можно? – воскликнул тот. Великое беспокойство отразилось на его светлом лице. – Как это могли вы? Пустите, пустите, пусть она по воле ходит, а не то будете вы страшно Господом наказаны за нее, оставьте, не трогайте, оставьте!

Напуганная мать стала оправдываться:

– Ведь у нас вон девчонки замуж тоже хотят, ну зазорно им с дурою-то. Ведь и ничем-то ее не уломаешь – не слушает. А больно сильна без цепи-то держать – с ней и не сладишь. Возьмет, это, да с цепью по всему городу и бегает, срам да и только.

Старец неожиданно улыбнулся:

– На такой путь Господь и не призывает малосильных, матушка; избирает на такой подвиг мужественных и сильных и телом, и духом.

А затем строго добавил:

– А на цепи не держите ее и не могите, а не то Господь грозно за нее с вас взыщет!

– Да, так и сказал мне старец Серафим, не мешать дочери, – рассказывала Прасковья Ивановна, – с тех пор мы дуру в цепях и не держим. Бегает она по городу днем, озорует, а ночи проводит на погосте Напольной церкви… А муж ее, живой, не заходит совсем.

– Вы бы отдали ее к нам, – вдруг предложила гостья Прасковьи Ивановны, женщина средних лет с круглым добрым лицом. – Что ей здесь юродствовать?

– Да я бы рада-радехонька, Ульяна Григорьевна, если б вы взяли ее и если б она пошла, – оживилась та. – Ведь нам-то, видит вот Царица Небесная, как надоела она, просто беда. Возьмите, Христа ради, вам за нее мы еще и денег дадим.

Ульяна Григорьевна обернулась к самой Пелагее Ивановне, сидящей за столом с чашкой в руках, и ласково сказала:

– Полно тебе здесь безумствовать, пойдем к нам в Дивеево, так Богу угодно.

Пелагея, дотоле равнодушная к беседе, вдруг вскочила со своего места, поклонилась в ноги гостье и промолвила:

– Возьмите меня, матушка, под ваше покровительство!

– Как славно заговорила! – удивилась Прасковья Ивановна. – Словно разумная!

– Ага! – гаркнул брат Сергея Васильевича, бывший в гостиной. – А вы и поверили ей. Вишь, какая умница стала! Как бы не так! – он сложил кукиш и потряс им перед гостями. – Будет она у вас в Дивеево жить? Убежит и опять станет шататься.

Пелагея Ивановна внимательно посмотрела на него, и к удивлению окружающих, спокойно поклонилась ему в пол со словами:

– Прости Христа ради меня, уж до гроба к вам не приду я более.

В Дивеево часто приезжают паломники, и оттого к незнакомым лицам здесь не присматриваются. Но этот подтянутый хорошо одетый мужчина невольно привлекал взгляд.

«Кто бы это был? – подумала послушница Анна. – Что-то вовсе я такого не видала и не знаю». Заметив интерес в глазах у сестры, мужчина обратился к ней:

– Королева-то здесь?

– Королева? – удивилась та. – Это Пелагея Ивановна, что ли?

– Она самая.

– Здесь, – отвечает. – А вам что нужно?

– Нужно, – жестко сказал мужчина. – Где она?

Послушница задумалась, затем проговорила:

– Пойдемте, – и пошла мелким шагом к храму.