Эдуард Вайнштейн - Записки новообращенного. Мысли 1996—2002 гг.

«Когда его уложили после причастия, ему стало на минуту легко <���это от Бога – Э.В.>, и опять явилась надежда на жизнь. <���А это – нет. Так переплетаются во внутренней жизни действия благодати Божией и искушения нечистых духов, мгновенно реагирующих на противное им воздействие, особенно если есть на что опереться им в душе самого человека. А Иван Ильич ещё не был готов понимать Бога. И без Его особой помощи он так бы и совсем не понял Его. – Э.В.> Он стал думать об операции, которую предлагали ему. «Жить, жить хочу», – говорил он себе <���т. е. Богу – Э.В.>. Жена пришла поздравить; она сказала обычные слова <���интересно, какие? – Э.В.> и прибавила: «Не правда ли, тебе лучше?» Он, не глядя на неё, проговорил: да. Её одежда, её сложение, выражение её лица, звук её голоса – всё сказало ему одно: «Не то. Всё то, чем ты жил и живёшь, – есть ложь, обман, скрывающий от тебя жизнь и смерть.» Конечно, его жена – это образ и символ его старой жизни, это сама его старая жизнь, какой он её сам себе сделал. На сей раз, быть может, впервые за всю свою жизнь, Иван Ильич понял, что его обманывают. И дело тут не в причастии. Причастие, быть может, и высветило теперь этот обман. Обратно, в старую жизнь, дороги не было. Выхода не было тоже. К Ивану Ильичу вернулась ненависть, а с ней – физические страдания и «сознание неизбежной, близкой погибели». Но теперь, когда Иван Ильич причастился, вместе с ненавистью «что-то сделалось новое: стало винтить, и стрелять, и сдавливать дыхание.» Бог решил, что Иван Ильич готов идти дальше. «Выражение лица его, когда он проговорил «да», было ужасно. Проговорив это «да», глядя ей прямо в лицо <���только что Толстой говорил, что Иван Ильич сказал, «не глядя на неё» – Э.В.>, он необычайно для своей слабости быстро повернулся ничком и закричал: – Уйдите, уйдите, оставьте меня!» Ивану Ильичу действительно сделалось лучше: в его жизни совсем уже не осталось лжи. Осталось только выйти к свету.

«С этой минуты начался тот три дня не перестававший крик, который так был ужасен, что нельзя было за двумя дверями без ужаса слышать его. <���А для Ивана Ильича это была его жизнь. Ужас – перед тем, что не вмещается в тебя. Ужас говорит о глубине. – Э.В.> В ту минуту, как он ответил жене, он понял, что он пропал, что возврата нет <���нет возврата к старой жизни-лжи —Э.В.>, что пришёл конец, совсем конец, а сомнение так и не разрешено, так и остаётся сомнением. <���Сомнение мучительнее всего для Ивана Ильича, как будто бы оно и порождает даже физическую муку. Вот где прообраз адских мучений, где мучается душа, но эти муки гораздо хуже и сильнее, чем просто физическая боль. Сомнение Ивана Ильича состояло в том, что он видел, что вся его старая жизнь была обманом, но он не хотел этого признавать и принимать это, потому что вся суть его старой личности заключена была в убеждении, что он живёт как надо и что жизнь его хороша, и потому ещё, что тогда выходило, что он „погубил всё, что ему дано было, и поправить нельзя“, т.е. он погиб и, по-видимому, безвозвратно. Но видимость часто бывает обманчива. За признанием своей погибели, по благодати Божией, следует покаяние, обращение и спасение. —Э.В.> <���Наше обыденное сознание блекло и тупо, оно помрачено и пропитано грехом, в нём в огромной степени проявляет себя первородный грех. И боль, долгие физические страдания, проясняет его, обостряет, делает глубже, так что человеческие, духовные вопросы ставятся ребром, делаются живыми и насущными, как воздух, уходит столь привычное для нас окамененное бесчувствие, душа пробуждается, чтобы увидеть, где она, куда попала, идя по жизненному пути, и понять, что же теперь ей делать, куда идти дальше – вперёд или назад. – Э.В.> – У! Уу! У! – кричал он на разные интонации. Он начал кричать: „Не хочу!“ – и так продолжал кричать на букву „у“. Все три дня, в продолжение которых для него не было времени <���т. е. Иван Ильич эти три дня, ещё при жизни, был в аду – Э.В.>, он барахтался в том чёрном мешке, в который просовывала его невидимая непреодолимая сила. <���Воля Божия. – Э.В.>»

Мы помним, что про этот «чёрный мешок» уже шла речь в рассказе. «Ему казалось, что его с болью суют куда-то в узкий чёрный мешок и глубокий, и всё дальше просовывают и не могут просунуть. И это ужасное для него дело совершается с страданием. И он и боится, и хочет провалиться туда, и борется, и помогает. И вот вдруг он оборвался и упал, и очнулся.» Т.е. очнулся, уже находясь внутри этого мешка. Это тот самый тёмный туннель, по которому двигаются умирающие и в конце которого – свет. После того, как Иван Ильич узнал о «мешке» впервые, начался его разговор с Богом. Значит, через этот «мешок», «туннель», «дыру» человек приближается к Богу, а Бог – к человеку. Это помощь Божия человеку, путь по ту сторону, которым он ведёт душу человека. И если тогда Иван Ильич только провалился в этот мешок, то теперь он уже был внутри него, и все эти тяжкие сомнения были внутри него. «Он бился, как бьётся в руках палача приговоренный к смерти, зная, что он не может спастись; и с каждой минутой он чувствовал, что, несмотря на все усилия борьбы, он ближе и ближе становился к тому, что ужасало его. Он чувствовал, что мучение его и в том, что он всовывается в эту чёрную дыру, и ещё больше в том, что он не может пролезть в неё. Пролезть же ему мешает признанье того, что жизнь его была хорошая. <���Первородный грех, возымевший такую власть над Иваном Ильичём, который никогда не боролся с ним. – Э.В.> Это-то оправдание своей жизни цепляло и не пускало его вперёд и больше всего мучало его. <���Здесь идёт описание душевного состояния Ивана Ильича, всё то, что растянулось на несколько последних недель, но что можно было вместить всего в эти несколько строк. Получается, что в эти несколько недель ничего не менялось в душе Ивана Ильича, или почти ничего, как в эти три дня, „в продолжение которых для него не было времени“. Но куда страшнее были те годы и годы в жизни Ивана Ильича, когда не менялось вообще ничего, но было всё то же, и чем дальше, тем мертвее. Здесь же, наоборот, очень медленно, самим своим „барахтанием“ в мешке, Иван Ильич приближается к новой жизни и рождению в пакибытие, по великой милости к нему самого Бога. – Э.В.>»

Наступает момент, когда «вдруг», без какого-либо участия самого Ивана Ильича, «какая-то сила <���Воля Божия, ангел смерти – Э.В.> толкнула его в грудь, в бок, ещё сильнее сдавило ему дыхание, он провалился в дыру, и там, в конце дыры, засветилось что-то. <���Это оказался туннель, «долина тени смертной», ведущая к новому бытию. – Э.В.> С ним сделалось то, что бывало с ним в вагоне железной дороги, когда думаешь, что едешь назад, и вдруг узнаёшь настоящее направление. <���«Настоящее» – свет осветил и просветил тьму внутри Ивана Ильича, это истинный, невечерний свет, в котором всё становится ясно, как при свете дня. Иван Ильич вышел к Истине, Бог сам вывел его. Велика Его милость к нам, грешным. Настало время ответов на все вопросы, свет отвечает на всё, приближается вечность. – Э.В.> «Да, всё было не то, – сказал он себе <���и это теперь совершенно ясно – Э.В.>, – но это ничего. <���Для Бога, к которому пришёл Иван Ильич, нет ничего непоправимого и для Него всё возможно и никогда не поздно. А Он наш Друг. – Э.В.> Можно, можно сделать «то» <���понимает Иван Ильич, потому что Он так говорит ему – Э.В.>. Что ж «то»? – спросил он себя <���то есть Бога – Э.В.> и вдруг затих. <���«Вдруг» – потому что Он приблизился и Он сейчас ответит.>