Вячеслав Лукьянов - Русская религиозная аксиология

По Вышеславцеву, сублимация имеет три момента, или три ступени: 1) сублимация аффектов и стремлений, вырастающих из подсознания, сублимация Эроса; 2) свобода выбора, формирующая эти аффекты; 3) сублимация «призыва», формирующая свободу выбора. На всех этих ступенях сублимация трактуется им как «возведение низшего к высшему», как творчество по созданию «совершенно новой, ранее не бывшей ступени бытия». Поэтому сублимация «имеет два конца»: высшую ценность, существующую в идеальном мире, – и низшие аффекты и подсознательные стремления, существующие в реальном мире. Вышеславцев отмечает, что ложная ценность «не сублимирует, она не воплощается, не преображает и не спасает, и не воскрешает. С другой стороны, то, что воплощается, преображает действительность и становится реальностью, даже эмпирической, Mundus fabulosus может преобразить душу и жизнь, ибо миф, «басня» может содержать в себе высшую мудрость, ценность, святость, аксиологическую правду » [111].

По Вышеславцеву, в процессах возведения низшего к высшему важную «сублимирующую роль» играет «положительный образ»: «мощь» положительного образа в душе «есть нечто изумительное». Этот образ становится «настоящим чудом и источником настоящих чудес», когда он проникает в подсознание – это и есть механизм, благодаря которому только и возможно преображение человеческой души. Религиозный мыслитель конкретизирует данное представление, обращаясь к особенностям русского религиозного сознания, особенно «чувствительного к "видению умной красоты"». Для русского человека «образ Христа воскресшего и образ Града Китежа всегда имел особое значение. Если чем можно сублимировать хаос русского подсознания – то прежде всего этим. Для русского человека "добротолюбие" есть всегда «красотолюбие» (φιλοκαλία), а если вникнуть в основную тему этого «красотолюбия», то она откроется нам как основная тема аскетики, которая есть искусство сублимации. Сублимировать, т. е. преображать душу, можно только на путях истинного «красотолюбия» [112].

Третье из системы его понятий – «воображение». Вышеславцев считает, что нужно заново понять психологическую сущность, метафизическое, этическое и мистическое значение воображения. С его точки зрения, «всякая идея и всякая ценность содержит в себе постулат реализации. Она должна воображаться и воплощаться – это лежит в ее существе. Воображение можно рассматривать, как движение идеи сверху вниз, как формирование материи при помощи идеи, как воплощение. Но воображение можно рассматривать также и как движение снизу вверх, как стремление эмоций подняться к идеальному миру, и тогда это будет сублимацией» [113].

Опираясь на понятия «подсознание», «сублимация» и «воображение», Вышеславцев раскрывает сущность конфликта ценностных систем Закона и Благодати. Он отмечает, что рационально-императивная норма закона обращается всегда к сознанию, к сознательной воле, и «не умеет обращаться с подсознанием, которое ей не повинуется и противоборствует». Напротив, воображение обладает особым даром проникновения в подсознание, поскольку обладает «особым органическим сродством с Эросом»: «Подсознание повинуется только воображению, но норму нельзя вообразить, она не имеет образа, ее можно только мыслить. Не существует Эроса закона, и Кант это знал: нельзя любить закон, закон можно только «уважать»; любить же можно только конкретный образ, и если идею, идеал, то только воплощенный в живом лице» [114]. Истинная «благодатная» этика есть та, которая способна «преображать и сублимировать». Нормативная этика закона, долга, обязанности этого не достигает. Сублимирует лишь «живая полнота прекрасного образа». Именно поэтому «могучая сублимация Эроса у Данте показывает нам, куда ведет живая красота. Когда Достоевский говорит: „Красота спасет мир“, – он разумеет ее преображающую и сублимирующую силу» [115].

Представляется, что разграничение Вышеславцевым двух систем ценностей, попытка выявить сущность конфликта ценностных систем Закона и Благодати имеет глубокие основания и является весьма актуальной. И сегодня многие авторы не разграничивают ценности-нормы и ценности-идеалы. И это несмотря на то, что механизмы воздействия этих двух систем ценностей на поведение человека принципиально различаются. Кроме того, как справедливо утверждает М. С. Каган, в современном обществе резко изменилось соотношение нормативного и ценностного механизмов регуляции поведения членов общества: «от доминирования нормативного к безусловному преобладанию ценностного» [116].

Вышеславцев справедливо разграничивает «нормативную систему ценностей» (в рамках которой ценности-нормы являются сугубо рациональным и формализованным регулятором поведения людей, «сетью моральных императивов и запретов») и ценности– идеалы (опирающиеся на «мощь положительного образа в душе», на «сублимирующую силу прекрасного образа»). Религиозный мыслитель не без основания утверждает, что рациональная норма закона обращается «к средней сфере разумного сознания» и вызывает «сопротивление подсознательных аффектов и сверхсознательной свободы». В отличие от этого «таинственный зов благодати» воспринимается личностью как некий «образ, видение, голос», который обладает свойством «непроизвольно приковывать внимание, пробуждать подсознательную работу воображения и, вместе с тем, – вызывать ответное "да" (да будет!) в глубине свободного богоподобного я». Как показывает Вышеславцев, «только призыв благодати обладает силой проникать в "сердца и утробы", в предельную глубину сокровенного я, и оттуда преображать, сублимировать, обоживать весь микрокосмос, все существо человека – плоть, душу и дух. Сублимируется вся природа человека, все, что дано нашему свободному духу, как материал» [117]. Именно так побеждается дух противоречия: не законом, не приказом, не угрозой. Если повеление «возбуждает бунт раба, закон возбуждает противление свободного произвола», то «зов, „любезное приглашение“, обращение к свободе – не может вызвать бунта, возмущения, противления гордости. Скорее может вызвать свободное ответное движение любви» [118].

Таким образом, Вышеславцев находит обоснование фундаментальной проблемы: формирование личности не может не опираться на свободный выбор ценностей и идеалов, «мощь положительного образа в душе», который способен преображать саму человеческую душу. Такая постановка вопроса весьма актуальна для современной России. Фактически она показывает непреходящую роль воспитания как фактора формирования личности. Именно воспитание выступает как процесс формирования ценностного сознания личности, опирающийся на свободный выбор ценностей и идеалов, «мощь положительного образа в душе». В этой связи становится очевидным, что отказ российских политических элит в начале 90-х гг. XX века от системы воспитания как таковой (а не только от системы коммунистического воспитания) является неправомерным и губительным для будущего нашей страны.