Владимир Залесский - Учебник писательского успеха. Часть II. Генрих Шлиман, Николай Гоголь, Максим Горький и их уроки

Телесные наказания присутствовали в жизни маленького Алексея Пешкова, похоже, они оставили в его памяти большую обиду и много ожесточения.

Сделаем – для объемности картины – еще одно добавление.

И Генрих Шлиман, и Николай Гоголь сажали деревья.

Г. Штоль в биографии Генриха Шлимана пишет об астраханской яблоне, посаженной Генрихом в детстве у пасторского дома в Анкерсхагене, которую Генрих Шлиман оставил вместе с детством и домом в 1831 году, и которую, будучи гражданином США и жителем Афин, навестил в 1883 году [Штоль. С. 389].

Клен, липа, дуб. «Гоголь любил и сажал только три этих дерева» [Гиляровский. 1902. С. 36].

«И в то же время он успевал заниматься такими вещами, как агитация за разведение эвкалиптов на улицах Афин. Он привез сотню молодых эвкалиптов, вырытых с корнями, и раздал местным домовладельцам. Из сотни посаженных деревьев прижилось только одно, остальные погибли. Шлиман жалел о деревьях, точно ребенок» [Мейерович М. Л. С. 154].

«За посадку дерев тебя очень благодарю». (Из Письма Н. Гоголя сестре Гоголь О. В., 22 декабря 1851). [Гоголь Н. В. Письма. 1848—1852.]

Можно предположить, что Максим Горький на крымской даче также сажал деревья или был причастен к их посадке.

При пристрастном рассмотрении можно усмотреть нечто общее в трансформации семей Генриха Шлимана, Николая Гоголя, Максима Горького: ранняя смерть одного из родителей и смерть брата. Г. Шлиман и Н. Гоголь заняли положение главного мужчины в семье, состоящей преимущественно из сестер.

Для части читателей, скептически настроенной к такому усмотрению, излагаемая информация будет частью биографических сведений.

«…Шлиман… в первые годы назывался Юлиусом, когда же умер его брат Генрих, он наречен был в его память» [Егоров, 1923. С.17].

«В возрасте девяти лет (…) его постиг самый страшный удар за всю его жизнь – смерть матери вскоре после рождения девятого ребенка, Пауля. Шестидесятилетний Шлиман посвящает этому событию одну-единственную фразу: „Это была для меня невосполнимая потеря и, наверное, самое большое горе, которое только могло обрушиться на меня и моих шестерых сестер“» [Вандерберг. С 420].

«Едва достигнув двадцати пяти лет, но будучи уже хорошо зарабатывающим коммерсантом, Генрих считал себя главой семьи. Отец Шлимана (…) не возражал Генриху; напротив, до тех пор, пока усердный сын материально поддерживал его, он платил ему восхищением и был готов принимать его доброжелательные советы» [Вандерберг. С. 82].

«В семье В.А. и М. И. Гоголь-Яновских было двенадцать детей…» [Виноградов И.]. «Кроме Николая у Василия и Марии Гоголей было пятеро детей…». [«Гоголь, Мария Ивановна»]. Разночтение в числе детей обусловлено высокой детской смертностью того времени.

Отметим, что в биографической литературе, посвященной Н. В. Гоголю, акцентируется внимание на подверженности Марии Ивановны, матери Н. Гоголя, тревогам, страхам. Однако высокая смертность (развитие здравоохранения в широком смысле слова было делом будущего) вполне объясняет и тревожность, и страхи.

Младший брат Н. Гоголя, Иван, умер в 1819 году, отец, Василий Афанасьевич, – в 1825 году. В 1825 году Николай Гоголь учится в Нежинской гимназии (Нежинском лицее); постепенно Николай становится главой семьи.

«В июле 1871 года (по некоторым данным, в 1872 году) маленький Алеша заболел холерой и заразил ею отца. Мальчик выздоровел, а отец, возившийся с ним, умер, не дождавшись рождения своего второго сына, названного в его честь Максимом. Максима-старшего похоронили в Астрахани. Младший умер по дороге в Нижний, на пароходе, и остался лежать в саратовской земле…» [Басинский П. В. Страсти по Максиму]. Во главе семьи, если иметь ввиду членов семьи родительской, Алексею Пешкову стать не довелось.

И Генриха Шлимана, и Николая Гоголя, и – в определенной мере – Максима Горького морально, а порой организационно, советами, поддерживали семья, родственники, земляки.

Материальная помощь также имела место.

Для Г. Шлимана отношения с семьей, родственниками, земляками стояли на одном из первых мест.

С сестрами и отцом Генрих Шлиман по-возможности встречался, состоял с ними в постоянной переписке, после обретения финансовой независимости оказывал им регулярную финансовую поддержку. Интересно, что в момент кораблекрушения в декабре 1841 года, происходившего в Северном море, Г. Шлиман пишет письмо сестрам [Штоль. С. 85].

После смерти матери Генриха отправляют примерно на год к дяде-пастору Фридриху Шлиману в Калькхорст. Генрих и сын пастора, двоюродный брат Генриха, Адольф Шлиман поддерживают близкие отношения почти всю жизнь.

Запомнившиеся Генриху односельчане, жители Анкерсхагена, земляки поименно упоминаются Г. Шлиманом в Автобиографии с позитивными оценками. Многим родственникам, землякам ставший богатым человеком Генрих Шлиман оказывал материальную помощь.

Крепостное право к моменту рождения Г. Шлимана в Мекленбург-Шверине не существовало, в атмосфере ощущались веяния протестантского равенства.

Пономарь Пранге и ризничий Веллерт, камердинер из герцогского замка (отец Вильгельма Руста, друга) – не воспринимаются ни как рабы, ни как господа. Это, отчасти оптимистичные, нуждающиеся материально, нижестоящие, но, тем не менее, равные члены сообщества. (Делая такое умозаключение, автор понимает, что он оперирует информацией из биографической и мемуарной литературы, склонной к идеализации, а такие сведения могут отличаться от конкретной реальности).

В Автобиографии Генриха Шлимана демонстрируется такое качество Пранге и Веллерта, как интеллектуальная активность. Сам же Генрих Шлиман оценивал их влияние на собственное развитие очень высоко. Пономарь Пранге подчеркивал важность знаний, образования; ризничий (причетчик) Веллерт обладал отличной памятью и имел, по мнению Г. Шлимана, задатки великого ученого (и «был полон остроумия») [Шлиман Г. Илион. Т.1. С. 39]. (Мне показалось интересным, что в биографических источниках о Генрихе Шлимане относительно часто встречаются люди с отличной памятью. Веллерт назван выше. Адольф Шлиман, двоюродный брат Генриха, гимназист, и Герман Нидерхеффер, недоучившийся в гимназии сын пастора, как пишет Г. Штоль, читают наизусть Гомера (демонстрируют неплохую память) [Штоль. С. 50, 66]).

В литературе о детстве Генриха Шлимана как-то не попадаются упоминания сцен насилия.

Генриха Шлимана судьба ставила в ситуацию, когда он один оставался перед лицом болезней и смерти, когда он – какой-то мощной энергией – «заталкивался» на «роль» противопоставления отцу. Генрих от этой роли упорно уклонялся и уклонился.