Зинаида Каткова - Где ты, счастье мое?

Грустная, притихшая шла Качырий по непривычно узенькой улице, с болью в сердце глядя на пустыри, заросшие лопухом и крапивой. Вот покосившиеся набок ворота… Не будь подпорок, они бы давно рухнули. А тут одна избенка. Ни клети, ни хлевушка… Снова пастырь, а в глубине его вросшая в землю банька с темным оконцем-продухом, как скинутый ветром на землю прогнивший скворечник. Качырий чудится: где-то, далеко от этих мест, пронесся огромный, небывалой силы ураган, выжег дотла, смешал с землей и пеплом зеленые, наполненные птичьим гомоном сады, разнес по бревнышку, искорежил, искромсал жилища людей и, заплутавшись в глухих лесных чащобах Поволжья, растратив свою бешеную силу, отголосками докатился сюда, сделал улицы её родной деревни щербатыми, как зубы старухи. Имя этому урагану короткое, как крик вороны, — сар [4] [4] Сар — война. , но сколько горя и страданий причинил он народу, родной земле, сколько отцов и братьев полегло на полях великой битвы… Качырий подумалось, а не слишком ли легко она живет, ходит по этой многострадальной земле? Но что может сделать она, песчинка в огромном море людей, такая маленькая, слабая? Был бы отец, он бы помог, научил, а теперь…

Качырий зажмурилась, таким ослепительно светлым, нарядным вдруг предстал перед нею новенький домик с широкими сверкающими на солнце окнами и голубыми резными наличниками. Удивленная, она пытливо оглядела улицу и увидела то, чего не замечала прежде, потрясенная убожеством когда-то крепкой, зажиточной деревни: кое-где под окнами, вдоль заборов, аккуратно, по-хозяйски сложены бревна, высятся штабеля теса, прикрытого берестой и кусками толя. «Значит, те, кто остался, не собираются уезжать». От этой мысли на душе у Качырий стало легче, она сравнила своих односельчан со сказочными богатырями, которые долго спали, заколдованные злым кереметом [5] [5] Керемет — злой дух. , а теперь проснулись, огляделись и принялись за дело.

Качырий шагнула за угол дома, увидела почернелый, но все еще могутный пень, а неподалеку молодую березку — и захолонуло сердце, потемнело в глазах, к горлу подкатила полынная горечь… Она подошла к березке, трепетно обхватила тонкий ствол, прижалась горячей щекой к шелковистой, прохладной коре…

Сколько времени Качырий простояла так, о чем она думала — никто не знает. Может быть, ей слышался ласковый, с хрипотцой, голос отца: «Это твоя, дочка, березка. Вы с нею — ровесницы, береги ее…» А может, припомнилось, как кто-то из охальников поранил березку, чтобы попробовать её сладкого сока, и обе они, Качырий и березка, неутешно плакали, пока отец не залепил ранку растопленным варом… Или вспоминала, как они, четверо босоногих подружек, вскарабкивались на широкий пень недавно спиленной ивы — она росла под самыми окнами и, как говорила мать, «гноила крышу избы», — усаживались в кружок спиной друг к дружке, болтали ногами и звонко распевали песни…

Вдруг Качырий показалось, что позади кто-то стоит. Она оглянулась.

— Таис?!

— Качырий!!

В Токтайсоле у Качырий нет ни близкой, ни дальней родни, поэтому ей все равно, к кому зайти.

Марийцы — народ радушный, гостеприимный. В дни праздников, когда по обычаю столы ломятся от обилия всяческой стряпни, жареного и пареного, зайди в любую избу совсем незнакомый человек — непременно усадят за стол. Хозяин нальет чарку крепкого первача или хмельной медовухи, а хозяйка с почетом поднесет узорчатый алдыр [6] [6] Алдыр — деревянный резной ковш для пива. пенистой. золотисто-шоколадной пуры [7] [7] Пура — квас. . Неделю длится праздник, и всю неделю с утра до позднего вечера на столе высятся стопки коман мелна [8] [8] Коман. мелна — слоеные блины. , плошки с иодкогылью [9] [9] Подкогыльо — отварные пирожки с творогом , румяной, сочащейся жиром, пулашкамуно [10] [10] 7 улашкамуно — яичница на молоке. … Попили-поели в одной избе, поплясали под волынку да барабан, спели величальную песню в честь хлебосольных хозяев и, забрав их вместе с приезжими родственниками-гостями, гурьбой, с песнями, идут в другую избу. Каждый почитает честью для себя пригласить в свой дом, угостить на славу. Так и ходят из избы в избу, со двора во двор — хмельные, нарядные, добросердечные, позабыв былые обиды.

Качырий попала в родную деревню в обычный будний день, но в избе Таис шумно, как в праздник…

Тому, кто родился в марийской деревне или прожил в ней некоторое время, никому не причинив зла, совсем не обязательно иметь здесь родственников или поджидать праздник в любой день и в любом доме его примут как дорогого, желанного гостя. Качырий было приятно, что сельчане помнят её родителей и отзываются о них с уважением. Да, когда забрали её отца, многие отшатнулись от них, но все это давно забыто. Опять же, вины Ондри Павыла никто не знает, а дела его добрые знают и помнят все. Сельчане постарше испытывают чувство вины перед нежданной гостьей: ведь, если бы они тогда не отвернулись от её матери, не оставили её в беде, она бы и по сей день жила в Токтайсоле. Глядишь, одним пустырем было бы меньше. Много лет немым укором глядела на деревню заколоченными окнами избушка Ондри Павыла. Лишь три года назад Микале продал её какому-то нездешнему мужику на снос. Даже в суровые годы войны, жестоко страдая от нехватки дров, вырубив под корень моленную рощу, соседи не тронули ни одного прутика с осиротевшей усадьбы Ондри Павыла…

Женщины, что пришли повидаться с гостьей, как по уговору, принести для общего стола кто вареных яиц, кто топленого молока, кто соленых рыжиков… Поставив свое добровольное приношение на стол, они скромно садились поодаль на лавку, пока Степаниха, мать Таис, почти силком не усаживала их за стол.

— Ты гостью, гостью угощай. А я только что из-за стола.

— Только что или нет, мы не видели.

— Ладно, ладно, коли так…

Женщина бережно отламывает кусочек хлеба, степенно берет, ложку аккуратно, с краешку, черпает из ближней тарелки и. держа ложку над куском хлеба, чтобы не пролить ни капли, подносит её ко рту. Отхлебнув, она каждый раз кладет ложку на стол, бесшумно прожёвывает пищу, одновременно прислушиваясь к разговору. Три-четыре ложки, кусок съеден и женщина, поблагодарив хозяйку за утешение, выходит из-за стола. На освободившееся место Степаниха приглашает другую.

Качырий еще в детстве с каким-то благоговением наблюдала, как истово, по-крестьянски бережно и уважительно к пище, едят простые деревенские люди. Особенно этим отличается женщина-марийка. Она никогда не сядет впритык к столу и, упаси боже, не навалится на него грудью, а сидит прямо, не прикасаясь руками к столешнице, и при этом ест удивительно аккуратно, не оставляя после себя ни крошки хлеба, ни капли супа на столе.