Зинаида Каткова - Где ты, счастье мое?

— Товарищ директор, вы не совсем объективно выражаетесь. Вы, наверное, хотели сказать: «Константин Ильич очень удачно подсказал мне нужные цифры». Я вижу, в этих местах не умеют благодарить. У нас в Одессе…

— Ладно, иди работай, — поморщился Бикмурзин, в душе проклиная себя за то, что не сдержался, начал выговаривать механику в присутствии нового специалиста. Ну что он о нем знает, своем главном инженере? Ровным счетом ничего. Вчера, в конце дня, позвонил Алексеев: «Сейчас к вам зайдет офицер запаса. Бывший танкист. Райком рекомендует его на должность главного инженера. Просим любить и жаловать. Все» А тут еще Совет. Даже поговорить толком не успели…

— Как вам понравился вчерашний Совет МТС? — спросил Бикмурзин, пытаясь сгладить неприятное впечатление от стычки с механиком.

— Народ у вас, чувствуется, боевой. Разумеется, люди разные, к каждому нужен особый подход. Вы, как руководитель со стажем, лучше меня знаете это.

Бикмурзину ответ главного инженера пришелся по душе. Неизвестно, каким образом тот нащупал самую чувствительную струнку души директора Бикмурзин. действительно, считал себя опытным руководителем. Когда — то, еще парнем, он работал трактористом, затем ему доверили бригаду, а потом и колхоз. Три года был директором маслозавода, гол возглавлял льнозавод и уже пятый год занимает нелегкий пост директора МТС. Что ж, партия лучше знает, куда направить коммуниста. Не каждому дан талант руководителя, стало быть, у него, Бикмурзина, есть этот талант, коли его выдвигают.

— Люди разные, это вы правильно подметили, — согласился он, — Вот хотя бы механик наш. Не ожидал я от него такого. Всегда исполнительный, только и слышишь: «Есть», «Понял», «Будет сделано». А вчера такое брякнул…

А ведь, по существу, он прав, — вдруг сказал Пузырьков.

— Кто, Бахманов?

— Да. Конечно, следовало поставить вас в известность, посоветоваться. Как говорят, один ум хорошо, а два и того лучше. А вообще-то критика снизу — дело полезное. Принципиальная, партийная критика. Вы же изучали материалы Пленума ЦК, знаете.

— Да какая же это критика! — вскипел Бикмурзин. — Из отчетных данных нахватал цифр, растрезвонил на весь свет… Провокация это, а не критика! Подрыв авторитета!

«Ого, с тобой напрямую нельзя — обжечься можно», — подумал Пузырьков, примирительно сказал:

— Ваш авторитет подорвать не так-то просто, Зуфар Минулович. В райкоме вас ценят. Товарищ Алексеев так и сказал: «Посылаем вас в лучшую МТС. Товарищ Бикмурзин — знающий руководитель. Наш выдвиженец».

— Верно, выдвиженец, — Бикмурзин настроился на благодушный лад, поинтересовался. — Как у вас с жильем? Наверное, семья?

Семьи пока нет. Жильем обеспечен. Позвольте приступить к своим прямым обязанностям?

Да, да. Пойдемте, я вас представлю механизаторам.

Они пошли в мастерские, каждый по-своему довольные друг другом. Бикмурзина радовало, что наконец-то появился человек, на которого можно свалить основную тяжесть — ремонт и эксплуатацию техники. Видимо, толковый специалист, Алексеев какого-нибудь недоучку не пришлет. Пузырьков был доволен, что директор простоват, без хитростей С таким, если не лезть на рожон, вполне можно сработаться. А зачем ему лезть на рожон, дело-то у них общее. Труднее будет поладить с механиком. Флотские они все такие, за словом в карман не лезут. А этот еще одессит… «Ничего, сработаемся».

Согласие Николая Семеновича работать главным инженером МТС удивило Качырий. Неужели он, недавний офицер, не мог найти работу в городе? Со временем получил бы квартиру, в крайнем случае военкомат бы помог как офицеру запаса. Микале и то с удовольствием переехал бы в город, поступил на завод, чем вечно мотаться по колхозам, валяться под машиной. У него — семья, коммунальная квартира. Да еще бесплатная, потому что дали её Майре, учительнице. Это -его и держит. А Николай Семенович такой крупный специалист, одинокий…

Они бродили по городу, хотели зайти в кино. II вдруг Николай Семенович вспомнил, что в три част ему необходимо быть в райкоме. Угораздило же его встать на учет в Маскануре. Вот и запрягли.

«Так надо», — сказал он. Может, действительно так надо? Что она знает о деревенской жизни, если за все эти четырнадцать лет не побывала даже в своей родной Токтайсоле?.. Целых четырнадцать лет… Интересно, узнают ли её там?..

В тот год, когда Качырий пошла в школу, ночью забрали её отца. Долго от него не было никаких вестей, потом пришла бумага: «…умер от воспаления легких». Жилось голодно. Никто не помогал. Соседи даже заходить перестали. Мать не спала ночами, все горевала. Наверное, поэтому они и уехали из деревни. Теперь и матери нет, один брат, Микале… «А что, если съездить туда, посмотреть? Все равно делать нечего», — размышляла Качырий, проводив брата с невесткой на работу.

Сборы её были недолги, только написала брату записку, чтоб не потеряли, не тревожились. Через час она уже мчалась на попутной машине.

…У полевой дороги, пересекающей шоссе, Качырий попросила остановить машину, рассчиталась с шофером. Машина умчалась. Качырий оглянулась по сторонам.

Справа от шоссе, за пологим увалом, притаилась её родная Токтайсола. Как раз на половине пути к ней, почти на гребне увала, стоял густой еловый лесок — древняя моленная роща токтайсолинских марийцев. Летом мальчишки пригоняли сюда лошадей в ночное, пекли в горячей золе картошку и, затаив дыхание, слушали всякую небыль про леших и ведьм, про зарытый в землю котел с золотыми монетами, который может найти не каждый надо знать отворотное слово. Однажды Качырий тоже увязалась за ними, незаметно подкралась к костру, села в сторонке, поджав под себя босые, в цыпках, ноги. Сперва они хотели вздуть её хорошенько, чтобы впредь не лезла в мальчишеские дела, но хитрая Качырий откупилась от них десятком недозрелых яблок, принесенных за пазухой, и была милостиво принята в ребячью ватагу. её даже угостили печеной картошкой. До чего же вкусна картошка, испеченная в горячей золе костра!

И вот этой моленной рощи нет. Кругом поле, потемневшая стерня, редкие скирды обмолоченной соломы и одинокая старая ель, что сиротливо стоит на клочке невспаханной земли. Она и тогда росла, одна в сторонке. Качырий узнала ее, подбежала, погладила обомшелую, в капельках застывшей серы, кору.

— Здравствуй…

Налетел порыв ветра и дряхлая, много повидавшая на своем веку ель надсадно скрипнула, качнула тяжелыми игольчатыми лапами.

— Старенькая ты и.… бессчастная, — шепнула Качырий, снова погладив шершавую кору.

Дорога пошла под уклон.

Впереди, как на ладони, сразу и неожиданно открылась деревня — избы вперемежку с зарослями черемухи, рябины… Кое-где виднелись белые стволы берез и толстенные, в два обхвата, ивы с темными шапками вороньих гнезд в густых ветвях.