Зинаида Каткова - Где ты, счастье мое?

Качырий почувствовала, как щеки её полыхнули жаром.

— Не больно-то находятся, Максим Игнатьевич. Только молодежь да ребятишки. Для них это скорее забава, развлечение. А взрослые лишь посмеиваются. Не видят люди смысла в работе.

— Вот именно! — казалось, Харитонов даже обрадовался.

— Конечно, вы правы, надо браться за главное. Но личный пример тоже нельзя сбрасывать со счета. Особенно в каком-либо новом деле. Помните, Владимир Ильич на субботнике таскает бревна… И потом, мне думается, в партийной работе нет мелочей, тем более, когда дело касается живого человека.

— Это ты верно, — задумчиво сказал Харитонов, хотел что-то добавить, но в это время, как будто из — под земли, раздался приглушенный крик:

— Карау-ул! Спасите-е!

— Вот он, живой человек, — нахмурился Харитонов.

— Что это?

— Кучкумбальский мариец проснулся.

Они вышли в другую комнату. Харитонов откинул тяжелую западню.

— Вылезай!

— Что такое? В темном квадрате подполья тишина, никто не лезет наверх. Куда же девался Сакари Петр?

Харитонов спрыгнул в подполье, огляделся, не сразу заметил человека, стоящего в дальнем углу на четвереньках. Едва Харитонов, пригнувшись, двинулся к нему, как тот, крестясь, стал пятиться назад.

— Чур меня, чур меня… Господи-боже, спаси, не давай в руки дьявола! Изыди, сатана, не подходи!

«Похоже, рехнулся со страху», — Харитонова бросило в жар, на лбу выступил холодный пот.

— Петр, это я, Харитонов…

— Нет, ты дьявол, дьявол… Не подходи!

— Не бойся, вылазь. Я пошутил. Екатерина Павловна, подайте голос!

— А что с ним?

Наконец Сакари Петр поверил, что перед ним не кто иной, как сам председатель колхоза, и страшно обрадовался.

— Максим! А я ведь думал…

— Вылазь.

Когда оба выбрались из-под пола, бригадир, под смех присутствующих, долго тряс руку Харитонова, благодарно хлопал его по плечу.

— Максим, дорогой… Спасибо, выручил, до самой смерти не забуду.

— Как же ты в подполье-то угодил? — спросил Пал Палыч.

— А черт его знает! Я ведь думал того… помер. Закопали меня. А я возьми да оживи. Темень, ни зги не видать. Тут пощупал — земля, там пощупал — земля. Холодная! И тихо так… Жуть! Заорал я, вскочил, а тут кто-то бац меня по башке, не то лопатой, плашмя, не то доской. Это, видать, об пол трахнулся. Ну и сковырнулся. Очухался, гляжу, черт ко мне подбирается — большой, черный, а позади него свет потихонечку струится… Ну, думаю, в ад попал, сейчас меня на костер поволокут. А это, оказывается, Максим. Все! Больше спиртного в рот не возьму. Этак не долго и умом рехнуться.

— «В ад попал…» Тоже мне, бригадир, — фыркнула девушка-счетовод.

— С сегодняшнего дня он не бригадир, — сказал Харитонов, — Пал Палыч, если кто позвонит, скажи что мы с парторгом поехали на ток второй бригады, а оттуда прямо — в Кучкумбал. Придется, Екатерина Павловна, провести бригадное собрание, поговорить с народом.

— Максим Игнатьевич, довольно вам со мной нянчиться. Собрание мы и без вас проведем.

Они обменялись долгим взглядом. Серые глаза Харитонова потеплели.

— Ну что ж, давай, комиссар, действуй.

В Кучкумбале петров день был в разгаре.

Единственная, прямая, как стрела, улица, густо заросшая топтуном-травой, казалась пустынной. Но так только казалось. Время от времени то из одних ворот, то из других выйдет шумная ватага подвыпивших, разодетых по-празничному, мужиков и баб, с песнями и приплясыванием пройдет несколько дворов и хлынет в ворота, гостеприимно распахнутые хозяином, по обычаю зазвавшим сельчан к себе. Тотчас изба наполнится шумом, песнями, а если где пиликает гармошка или голосит волынка, то и дробным переплясом.

На Качырий так и пахнуло далекой стариной. До чего же, оказывается, живучи старые привычки.

Вспомнился разговор с Харитоновым по пути на молотильный ток второй бригады, где он остался, поручив шоферу подбросить её до Кучкумбала. Максим Игнатьевич с горечью говорил:

— Почему-то получается, что бороться с религиозными праздниками и разного рода предрассудками должны только мы, активисты села. Ни один партийный пли советский деятель даже районного масштаба, не говоря о более высоких должностных лицах, не приедет в деревню, когда там религиозный праздник. А если появится ненароком, то спешит поскорее убраться. В первый год моей работы здесь, помню, приехал к нам Доронин, а с ним инструктор обкома партии. Увидели на поле комбайн и меня возле него, спрашивают, в чем дело. Казанская, говорю, запьянствовали люди, зерно отвозить некому. Прошу Доронина: поговорите с народом, вас тут знают, уважают, а я — человек новый. Доронин смотрит на инструктора, дескать, как? Тот заколебался, мол, как бы не нарваться на неприятности — подумают, что приехали справлять казанскую. Так на том и распрощались, даже в деревню не заехали. Побоялись подмочить свою репутацию. Потом, на ближайшем бюро, председатель райисполкома в пух и прах раскритиковал меня: у Харитонова, видишь ли, три дня люди пьянствовали, казанскую справляли, вместо того чтобы все силы бросить на уборку урожая. Чуть выговор не влепили… Ладно еще Доронин заступился.

Качырий вспомнила, как, работая в редакции, она собралась в один колхоз. Получила деньги, командировочное удостоверение. И вдруг ей говорят: «Нельзя туда ехать, там — Михайлов день». Пришлось изменить маршрут. Странно… Литсотруднику районной газеты зазорно появиться в деревне, когда там религиозный праздник. А вот парторгу колхоза не только можно, но и должно поехать в Кучкумбал, где по случаю петрова дня идет пьяный разгул…

У небольшого бревенчатого здания бригадного клуба Качырий отпустила машину. Нет, заезжать за ней не надо, придется заночевать.

Возле фанерного щита для афиш стояли Кузьма Филиппович и заведующая клубом, о чем-то спорили. Осипов обрадовался приезду парторга.

— Рассудите нас, Екатерина Павловна. Никак не могу убедить Анук, что сегодня надо демонстрировать Чапаева». Эту картину киномеханик привез по моему указанию. Правда, я просил что-либо об Отечественной войне…

— «Чапаев» у нас шел полгода назад, а «Крепостная актриса» идет впервые. Вот увидите, все придут, — настаивала девушка, даже вспылила. — В конце-концов я заведующая клубом

— Комсомолка? — спросила Качырий.

— Да. А что?

— Это наш новый парторг, — с запозданием отрекомендовал Осипов.

Анук несколько охладила свой пыл, суховато спросила, подчеркнуто обращаясь к Качырий.

— «Чапаева», что ли?

Видимо, она полагала, что секретарь парторганизации еще может в какой-то мере вмешиваться в клубные дела, но уж никак не агроном.

— Кино сегодня весьма кстати, — сказала Качырий. — Те, кто придет в клуб, глядишь, не выпьют лишнюю чарку. А вот какой фильм демонстрировать, давайте подумаем. Прежде всего, чего мы хотим? Если мы хотим развлечь людей, повеселить, посмешить, то надо показать «Крепостную актрису». Люди придут навеселе и обратят внимание только на забавные ситуации этой музыкальной комедии. Если же мы хотим заставить их задуматься, напомнить, как их отцы и деды сражались за Советскую власть, за теперешнюю привольную жизнь, которую они, кучкумбальцы, топят в стакане самогона, то надо дать «Чапаева».