Виталий Дядицын - Всемирная спиртолитическая

И повернувшись к Саньку, прибежавшему с котелком и приготовившемуся уже сливать аккумуляторную жидкость, добавил: — Садись и передавай: «Всем, всем, всем! Мы, спиртармейцы, обороняющие склад № 11, обращаемся ко всему цивилизованному миру! Правительство рабоче-крестьянской опохмелки распущено, спиртолитическая республика разгромлена! Мы, последние защитники народной наркозависимости, изнемогая в неравной борьбе со стратегическими запасами “Прусского Севера”, магаданскими бомжами и натовскими наймитами, заявляем перед лицом всего прогрессивного человечества, что мы умираем, но не сдаемся! Умираем, как настоящие народные герои, и верим, что народ запомнит своих лучших сынов, навеки сохранив память о нашей беззаветной борьбе. Да здравствует международное пьянство трудящихся! Пролетарии всех стран — опохмеляйтесь! Долой наркологическую диспансеризацию! Прощайте, товарищи!..»

Закончив диктовать, вынул из-за пазухи заветную свою бескозырку. Бережно надел ее, расправив ленточки. Обняв всех вместе и каждого по очереди, скомандовал строго:

— На флаг и гюйс смирно! Флаг и гюйс поднять!

Калян достал спрятанный на груди, под рубахой, спартаковский флаг, бережно развернув, поцеловал его, тихо прижимая к губам, и, привязав к багровищу пожарного багра, выставил наружу в пролом в стене.

затянул командир тихим, срывающимся от волнения голосом.

дружно подхватили сгрудившиеся вокруг него истребители.

Утерев бегущие по щекам скупые мужские слезы, Чопик обвел друзей прощальным взглядом.

Жирабас, присев в уголке, с отрешенным строгим лицом пожирал консервы — банку за банкой, Саня, слив аккумулятор, догонялся отработанной азотной кислотой, Калян прилаживал попрочнее высоко поднятый над дымящимися развалинами флаг…

Федераты были уже под самыми стенами склада. Уже можно было разглядеть их перекошенные похмельным синдромом лица, их трясущиеся с бодуна руки, расслышать их хриплые, злые крики: «Спирта-а-а!» Медлить было нельзя. Кто-то должен был умереть первым.

— Помирать, так с музыкой! — криво усмехнулся Сергей. — Не поминайте лихом, братишки, меня Серегой звали!

Он подхватил на руки свой тяжелый счетверенный «Максим», накинул на плечо широкие кожаные лямки и выскочил на улицу навстречу набегавшим вражеским автоматчикам.

Прижатый к стене склада, он долго отстреливался от устремившихся на него одного врагов, давая Жирабасу возможность доесть оставшуюся тушенку. Наконец, не выдержав напряжения боя, раскалившиеся добела стволы пулемета расплавились и потекли, гашетки приварились к сжимавшим их ладоням. Запахло паленым человеческим мясом. Силы оставили Сергея. Теряя сознание, он успел еще крикнуть: «Да здравствует революция!» — и подорвать себя последней гранатой вместе с окружившими его «Голубыми устрицами».

У потрясенного гибелью друга Санька сдали нервы. Вскочив на подоконник, он бросил в наседавших со всех сторон конно-горцев одну за другой четыре последних РГДшки и, разодрав на груди засаленный ватный бушлат, набросился на них с красным пожарным топориком в руках.

— Подходи, петухи зональные! — кричал он высоким, истерическим фальцетом, отмахивая направо и налево своим смертоносным орудием. — Всех урою, волки позорные, козлы ванявые!..

— Ага! — заорал насмерть перепуганным кавалеристам подскочивший на помощь Саньку с багром наперевес Калян. — Сдрейфили?! Очко-то не железное!

Орудуя багром, словно копьем, он принялся нанизывать на него одного за другим обкуренных джигитов вместе с лошадьми и ишаками, вместе с молельными ковриками и подвернувшимися под горячую руку американскими военными советниками.

— Сколько там еще? — спросил с волнением наблюдавший за разгоревшейся ожесточенной схваткой Чопик у возившегося в углу Жирабаса.

— Пять минут… и все… — с трудом выговорил тот, давясь тушенкой и запивая ее остатками «Прусского Севера».

— Скорее! Долго!.. Не выдержат ведь!.. — бросил командир, не оборачиваясь.

Вот уже и Саня с Каляном упали, сраженные десятками вражеских пуль.

Чопик снова приник к прицелу и злыми короткими очередями осадил кинувшихся к пролому в стене врагов.

— Врешь! Не возьмешь! — по капле цедил он сквозь зубы свою пролетарскую пьяную ненависть. — Русские не сдаются!

Расстреляв последние патроны, он оглянулся назад — в углу, барабаня пятками по залитому спиртом каменному полу и обливаясь густой розовой пеной, бился в агонии поперхнувшийся консервами Жирабас. Рядом валялась наполовину пустая последняя не доеденная им банка.

— За Родину, за Сталина!.. За Жирабаса!.. — зло прошептал Ермаков, беря автомат, как дубину, обеими руками, прикладом кверху, и поднимаясь из-за полуразрушенной стены во весь рост, готовый броситься в последнюю свою рукопашную. — Держитесь, сволочи!

Он сделал уже шаг вперед. Он занес уже ногу, перешагивая через валявшийся на пути к пролому какой-то хлам…

Над головой у него прошелестел быстрой шипучей змейкой тяжелый снаряд. Что-то где-то ухнуло, грохнуло, треснуло, и в следующий момент с верхнего стеллажа тяжело и веско рухнул ему на голову здоровенный деревянный ящик с пустыми пивными бутылками.

От удара у комвзвода потемнело в глазах, белая кривая молния сверкнула в голове, брызнув в мозг мелкими яркими искрами; в ушах зазвенело что-то и тут же со звоном лопнуло. Чопик сразу оглох и ослеп, ноги у него подкосились^ автомат-дубина выскользнул из рук. Теряя сознание, он упал навзничь, раскинув руки по сторонам и глядя куда-то вверх широко раскрытыми, ничего не видящими глазами…

В музее воинского бесславия N-ской лейб-гвардии Его Резидентского величества дивизии хранится один скромный экспонат: маленький обгоревший, залитый кровью, исписанный мелким, скачущим с похмела почерком лист бумаги, вырванный из простой ученической тетради в клеточку. Это страничка из дневника солдата федеральных сил, убитого в районе склада № 11.

Бесхитростные, полные тоски и отчаяния строки горечью отдаются в сердцах поддатых посетителей музея.

«…Нам надо было пройти до склада еще только сто метров, но мы никак не могли их пройти. Мы вели борьбу за эти метры дольше, чем бой за Томск и Бородянск, вместе взятые, но красные стояли, как каменные глыбы. Мы штурмовали этот склад две недели, мы потеряли там батальон пехоты и сотню танков, а когда ворвались туда — нашли только разбитый пулемет и несколько трупов…»