Виталий Дядицын - Всемирная спиртолитическая

Но Чопик не погиб.

Его вытащили из-под груды упавших на него ломаных ящиков и с трудом привели в чувство, дав выпить литр чистейшего технаря. Неделю он пролежал под капельницей в госпитале, где его лечили от белой горячки, переливая ему «Прусский Север», смешанный с «троечкой» в пропорции три к одному.

Потом побрили, помыли, приодели в цивильный из «сэконд хенда» костюмчик, откормили, дали в руки банку спирта и велели широко улыбаться.

Принесли видеокамеру, стали снимать…

Потом долго еще ушедшие в леса спиртармейцы находили сброшенные с самолетов компакт-диски с рекламой, призывающей их сдаваться в плен: сначала в кадре появлялся мертвый, грязный, небритый Жирабас, валяющийся на руинах какого-то дота среди пустых консервных банок и бутылок из-под пива, затем веселый, сытый, опрятно одетый, чистенький Чопик с банкой спирта в руках, сидящий за столом перед большой тарелкой овсяной каши и блюдом с фруктами, увенчанным маленьким зеленым, вроде даже как немного подпорченным ананасом.

Голос за кадром говорил тихо и вкрадчиво: «Это знаменитый садист-людоед Жирабас, а это — легендарный краскомспирт Чопик. У Жирабаса был последний патрон, чтобы застрелиться, а у Чопика — не было. Поэтому Жирабас умер, а Чопик жив и здоров и страшно счастлив, что попал в плен. Прекратите бессмысленное сопротивление, бросайте ваших комиссаров, выходите из леса и сдавайтесь в лечебницы!..»

В конце обколотый наркотой Ермаков говорил, радостно улыбаясь и помахивая в камеру рукой:

«Пользуясь случаем, хочу передать привет всем, кто меня знает! Ребята, сдавайтесь! Тут хорошо! Работать не надо, все бесплатно, кормят ваще! И спирта скока хочешь…»

Партизаны рекламе не верили и в плен сдаваться отказывались. Дальнейшая судьба легендарного краскома широкой общественности неизвестна. Поговаривали, что его долго и безуспешно лечили от алкогольной зависимости и похмельного синдрома и что следы его теряются где-то в психушках и наркодиспансерах заснеженного Крайнего Севера.

По серым, залитым осенним дождем улицам большого столичного города шел странный неопределенного возраста человек. Одет он был не по погоде легко. Весь костюм его состоял из засаленного до блеска черного вельветового пиджака, накинутого поверх выцветшей защитного цвета офицерской, явно с чужого плеча рубахи и таких же старых коричневых в полоску брюк. На ногах красовались огромные черные валенки с калошами. Бледное худое лицо его было спокойно и серьезно-сосредоточенно.

Холодные, серого, почти стального цвета жесткие наглые глаза и резко очерченные скулы в сочетании с коротко стриженными совершенно седыми волосами придавали ему строгий и даже пугающий вид.

Человек шел не спеша по краю тротуара и спокойно разглядывал вывески попадавшихся по пути магазинов, кафешек и секс-шопов.

Дождь хлестал его по щекам. Лез за шиворот, стекая по спине холодными торопливыми струйками.

Суетливо сновавшие взад и вперед прохожие, натыкаясь на неповоротливую широкоплечую фигуру, толкали его локтями и ругались, требуя уступить дорогу.

Полицейские подозрительно косились на бичеватого обладателя черных валенок.

Он не обращал на них никакого внимания. В кармане у него лежала справка об освобождении и использованный билет на поезд Воркута-Санкт-Петербург, помеченный вчерашним числом. И поэтому странный человек в валенках был совершенно спокоен.

На углу улицы Трезвости и проспекта Обогащения он остановился. Внимание его привлек безногий попрошайка, сидевший перед входом в безалкогольное кафе, с плакатом: «Подайте герою Шипки и Сталинграда, потерявшему здоровье в неравной борьбе с зеленым змием».

В худеньком стеганом, защитного цвета бушлате, увешанный орденами и медалями, с солдатским треухом в руке, герой Шипки смотрелся очень правдоподобно.

Черные, редеющие, с проседью волосы и аккуратная окладистая борода обрамляли расплывшееся в беззубой улыбке смуглое от загара лицо. Устремленный куда-то вдаль поверх крыш взгляд выражал полную безмятежность. Из бокового кармана бушлата торчала початая бутылка водки.

Ознакомившись с надписью на плакате, человек в валенках с калошами принялся внимательно разглядывать помятую фигуру героя.

— Калян… — неуверенно прошептал он после некоторого раздумья, тронув нищего за плечо. — Калян, слышь! Ты, что ли?!

Блаженная улыбка мигом слетела с бородатой физиономии победителя зеленого змия.

— Чопа! Чопа?! Черт! — отозвался он, с удивлением уставившись на прохожего. — Чопа! Командир!

Вскочив на обе ноги, калека бросился обнимать покрасневшего от смущения краскомспирта.

— Я! — коротко процедил Чопик сквозь зубы, крепко сжимая ладонью локоть старого боевого товарища. — Здорово, брат!

И посерьезнев, добавил тихо, наклонившись к самому уху радостно-возбужденного друга:

— Ты еще себе горн купи и ходи труби, чтобы все слышали! Пойдем, присядем куда.

— Пойдем, пойдем! — заторопился Калян, надевая треух. — Вон в баревич по пивку, что ли?!

— Давай по пивку! — согласился Ермаков.

Через пять минут они сидели в тесной прокуренной забегаловке за грязным одноногим столом и пили из литровых стеклянных кружек дешевое жидкое, как вода, светлое пиво.

— Я как в себя пришел — гляжу, нет никого, только трупы одни вокруг и Серега с Саньком мертвые лежат, — рассказывал Калян слушавшему внимательно командиру. — Ну, думаю, кранты! Отлежусь до ночи и ползком, ползком от греха подальше, пока не заметил никто. Документики себе у соседа-покойничка справил и жду. А тут ихняя похоронная команда ко мне. Нате вам! Радость какая! Определили меня в госпиталь, вылечили. Ну, по документам я все нормально, проверочку прошел. Чуть оклемался и ходу оттуда — только меня и видели.

Добрался до дому — жена не пускает. Покрутился-покрутился; работать не могу. Инвалидность не оформляют, спина после ранения болит, еле хожу, пенсии нет. Посторожил немного, бутылки попринимал. С работой пьющему человеку трудно. Не берут нигде. Три года мыкался так. Потом знакомый в столицу зазвал. Поехали, говорит, там нищим лафа!

Теперь вот уже четвертую весну здесь инвалидом работаю. Ничего, по деньгам хорошо выходит. На спирт хватает, и в желудке не урчит. Ты-то сам как, чего?

— Так чего! — буркнул Чопик, грустно усмехаясь. — Вот, в прошлом месяце только из психушки выписали. Все! Амнистия! Подчистую! Здоров и не представляю опасности для окружающих. Дали денег на дорогу. Думал домой, что ли, податься… А тут на Мурманский пересадка. Билетов нет. Потом пивка взял. Дай, думаю, попробую — неужто и впрямь пиво теперь снова легально варят. Попробовал — настоящее! Еще взял. Потом водочки… Утром встал — башка трещит, в карманах ветер гуляет. Приехали!..