Йылмаз Гюней - Погубленные жизни

— Мама!

— Ты уже проснулся, сынок?

— Мама, почему птицы слетаются на запах хлеба?

— Птицы? Не знаю… Наверно, потому, что голодные.

— А если накрошить им хлеба, они будут есть?

— Конечно, будут.

Ремзи быстро встал, натянул штаны и, отломив кусок лепешки, выбежал во двор. Он раскрошил лепешку под деревом и отошел в сторонку.

Вот с ветки слетел воробей, схватил крошку и улетел. Вслед за ним прилетело еще несколько воробьев. Потом еще и еще. Ремзи смотрел на воробьев и радовался вместе с ними.

Умывшись, Ремзи сел завтракать, а после завтрака сунул под мышку учебники и побежал в школу.

Начальная школа Енидже ютилась в одной-единственной комнате. Два окна, черная доска, войлочная тряпка, несколько старых парт и один учитель — вот и всё на три класса. Первый класс сидел в первом ряду, второй — в середине, третий — у задней стены.

Биби-ходжа [10] Ходжа — духовное лицо, мулла или учитель. , высокий, худой учитель, единственный в Енидже носил брюки, а не шаровары. Он окончил сельский институт в Харуние, вернулся в деревню и теперь за нищенское жалованье делал все возможное и невозможное для обучения детей.

Собравшись до начала уроков на школьном дворе, дети играли вокруг тополя. Ремзи очень любил этот тополь. Другие ребята грелись на солнце. Ремзи подошел к ним и сел рядом. Его знобило. Положив книжки на колени, он стал дышать на руки, пытаясь их согреть.

— Учитель идет!

Дети, бросив игру, с шумом и гамом побежали в класс. Заскрипели парты, зашелестели тетради и книжки. Вошел учитель, и все встали.

— Здравствуйте, дети!

— Сагол! [11] "Здравия желаем" — армейское приветствие, принятое и в школах.

Ни одно слово не выражает столько оттенков почтения и любви, как «сагол». Потому что каждый, произнося это приветствие, вкладывает в него то, что чувствует.

Учитель внимательно оглядел учеников.

— Сегодня все пришли?

— Все!

Учитель развернул сложенный вчетверо лист бумаги и кнопками прикрепил его к доске.

— Взгляните на эту картинку. На ней изображен трактор. С помощью трактора можно выполнять самые разнообразные сельскохозяйственные работы: и пахать, и сеять, и перевозить тяжести, словом, все, что хотите. Вам теперь надо хорошенько присматривать за нашими лошадьми и волами, потому что эта машина их не любит…

Дети зашушукались, а учитель отошел к окну и долго задумчиво смотрел на деревенские улицы. Потом повернулся к ученикам и стал опять рассказывать о машине, которая не любит лошадей и волов.

Давулджу [12] Давулджу — музыкант, играющий палочками или колотушкой на давуле, большом турецком барабане. Расим — хлипкий, небольшого роста мужичонка с гноящимися глазами. Все его богатство — шелудивая кобыла, тележка и дородная жена. Без него не обходится ни одна свадьба. А когда не зовут на свадьбу, он вместе с женой развозит по деревням фрукты и овощи. Расима любят: ведь где он — там свадьба.

Пригласили Расима и на свадьбу Шакала Омара. Хоть и велено было величать Шакала по-новому — Львом, — почти все звали его, как прежде, — Шакалом.

— Сынок, — удивлялся Расим, — с чего это ты, бедняга, Львом заделался? Тебе и Шакалом неплохо жилось.

— Я здесь ни при чем, брат. Это хозяину захотелось меня на Льва переделать. Теперь не знаю, куда от насмешек деваться. Один кричит: «Хвост подбери!» Другой: «Отродясь таких львов не видал!» Боюсь, как бы не продели мне в нос кольцо и не стали по деревням водить напоказ. Я уж и сам не понимаю, кто я теперь. Но ничего не поделаешь — хозяйская воля.

— Эй, люди! — шумел Муса. — Поглядите на этого парня. Разве он похож на льва? Хотя чем черт не шутит! Ничего, скоро узнаем, на что он годится, лев он или шакал.

При последних словах Мусы кое-кто из гостей захихикал.

— Вам бы только зубы скалить! — вскипел Шакал. — Что у меня красная задница, что ли? Чего вы все хихикаете? Может, за человека меня не считаете?

— Побойся бога, Шакал Омар. Неужто пошутить нельзя? — сказал Алтындыш Золотой Зуб.

— Шутите себе на здоровье, только мне от ваших шуток уже тошно.

— Да мы, друг, не знаем, как быть. Ты лучше сам прямо скажи, как тебя величать — Шакалом или Львом?

— Ох, нет на вас управы, — рассмеялся Шакал. — Как хотите, так и зовите, только не насмехайтесь.

— Ладно, Лев Омар, ладно! — согласился Телли Ибрагим.

— Ладно, Шакал Омар, ладно! — подхватил Алтындыш.

Все опять загоготали.

— После первой брачной ночи выяснится, Лев он или не Лев, — сказал Муса. — Может, и Лев, чем черт не шутит?

— Да ну вас! — отмахнулся Шакал Омар и под общий хохот ушел.

Из толпы выскочил парень с длинной худой физиономией. Он осоловело щурился, глупо улыбался — видно, был основательно под хмельком.

— А ну, где мои друзья? — крикнул он, вынимая платок. И тотчас рядом выстроилось несколько молодых парней и взрослых мужчин.

— Эх, Якуб, орел! — закричал Давулджу Расим. — Кто бы у нас в Енидже водил халай [13] Халай — турецкий народный танец, исполняемый под звуки зурны и барабана-давула; один из танцующих держит в руке платок и показывает остальным порядок движений и фигур в танце. если бы не ты. — Расим с чувством ударил палочками по барабану и запел: — Хасан-гора, Хасан-гора, ты пристанище орла.

Якуб, приложив руку к уху, пошел легким мелким шагом…

— Это тот самый Якуб, сын Петуха Али, о котором я тебе недавно рассказывал, — повернулся Халиль к Хыдыру. Они стояли чуть поодаль.

Якуб был в деревне общим любимцем. В детстве Халиль завидовал ему, когда издали смотрел на игры взрослых парней, а потом, уже в армии, часто о нем вспоминал.

К друзьям подошел Шакал:

— Что это вы от всех ушли?

— А нам и здесь неплохо, Омар.

— Ведь сердцем мы с тобой, разве тебе этого мало?

— Спасибо! Верно. Мы же старые друзья.

— То-то и оно.

— Не попади мой отец к Хасан-аге, мы бы, как говорится, в одной упряжке ходили, так ведь?

— Что правда, то правда.

— Так что не стесняйтесь. Дядя Али Осман уже угощал вас сладостями?

— Спасибо, угощал, угощал.

— А ваш Сулейман прилип к бутылке — не оторвешь. Вот скотина, так и не отдал мне пятнадцать лир.

— Не трогай его, пускай пьет.

В своем темно-синем костюме Шакал чувствовал себя неловко. Он то поправлял воротник, то щелчком смахивал пылинки, приговаривая:

— К темному все липнет!

— Ты слыхал, наш Халиль будет участвовать в борьбе, — сказал Хыдыр.

— И правильно. Парень-то какой! Богатырь! Жаль, раньше не боролся.

— Там, где Абдуллах-аби, мне делать нечего, — возразил Халиль.