Йылмаз Гюней - Погубленные жизни

На какой-то миг Эмине показалось, что Али стал ей близок, она жалела о его поражении. Халиль — вспыльчивый и грубый, Али — мягкий, деликатный и по-детски добрый. Как он заботился о ней эти полтора года!.. Да, подумала Эмине, сердце ее теперь будет принадлежать Али…

Стали взвешивать мешки. Мешок Халиля потянул сто шестьдесят килограммов, мешок Али — сто восемь. Мешки погрузили в повозку, закрепили веревками. Раздался свисток Кямиля, и все снова принялись собирать хлопок.

У весов остались только Али Осман и Халиль.

— Послушай, что я тебе скажу, — заговорил Али Осман, — только не сердись и не ругайся.

— Говори, дядя.

— Не отворачивайся ты от Эмине. У нее и без того в сердце рана. Так хоть ты не терзай ее.

Халиль ничего не ответил, вскочил в повозку и стал подтягивать веревки.

— Эмине любит тебя, — продолжал Али Осман, — еще как любит. Аллах и без того пригнул ее к земле, хоть ты не добивай ее, Халиль. Знаешь, что она нынче мне сказала? Дядя Али, говорит, скажите Халилю, чтоб пожалел себя, не надрывался. Загубит он себя.

Халиль долгим взглядом посмотрел Али Осману в глаза, потом спросил:

— Зачем вы все это говорите, дядя?

— Затем говорю, что ты единственная ее надежда. Что она будет делать, если и ты отвернешься от нее?

— Пусть делает что хочет. Она меня не спрашивала, когда с Селимом развлекалась… Шлюха!

— Не виновата она, Халиль. Она ведь…

— А я виноват? — перебил его Халиль. — Я-то в чем виноват?

— Не презирай ее, Халиль. Поговори с ней, улыбнись… Что тебе стоит?

Халиль посмотрел на собиравших хлопок батраков и вдруг выпалил:

— Скажи ей, пусть ждет меня сегодня в полночь в том месте, где хлопок ссыпают.

— В полночь?! Ты разве успеешь вернуться?

— Успею. Пусть ждет, — сказал Халиль и стегнул лошадей. Звякнули колокольчики. Халиль уехал.

Вскоре к тому месту, где сидел Али Осман, подошла Эмине и высыпала из корзины собранный хлопок.

— Халиль уехал, — сказал ей Али Осман.

— Счастливого ему пути…

— И сегодня же ночью вернется.

— Сегодня ночью? Видать, он и впрямь хочет себя угробить.

— Чего не знаю, того не знаю. А тебе он велел передать, чтобы в полночь ждала его там, где ссыпают хлопок.

— Правда?

— Ей-богу.

Эмине старалась убедить себя, что Халиль навсегда вычеркнут из ее жизни, что ее сердце теперь принадлежит Али. Но сейчас ее опять охватили сомнения… Халиль или Али? Халиль?.. Али?.. Халиль!

— А что он, дядя, говорил обо мне?

— Ничего не говорил. Сказал: пусть ждет, и все.

— Больше ничего?

Али Осман покачал головой.

До самого вечера Эмине мучилась, не зная, как быть. От горестных дум она совсем извелась. Ей казалось, будто она в чем-то провинилась перед Али, и от этого мучилась еще сильнее, хотя понимала, что нужен ей только Халиль, один Халиль!

Стояла тяжелая, темная, как смола, ночь. В непроглядной тьме смутно белели палатки — немые свидетели людских горестей.

Эмине дала себе слово, что никуда не пойдет, и все же пришла на хлопковое поле задолго до назначенного времени.

— Ты что так рано? — удивился Али Осман.

Эмине уселась на ссыпанный в кучу хлопок, нервно теребя пальцы.

— Сама не знаю, дядюшка. Я думала, уже полночь.

— Терпения нет, оттого и пришла. Ждать еще долго, поспала бы немного.

— Не хочется, дядюшка.

— Оно понятно. Любовь спать не дает.

— Думаете, он опоздает?

— Не знаю. Ведь у Халиля раз на раз не приходится. Да, Эмине, не повезло тебе…

Эмине молчала. Она думала о Халиле и не слушала, о чем говорит Али Осман. Наконец она сказала:

— Халиль, дядюшка, был моей единственной надеждой. Но аллах рассудил, что такое счастье не для меня…

А я ведь ничего особенного не хотела. Была бы у нас только крыша над головой. Я бы насобирала хлопка, сделала бы постель. На первых порах нам бы и этого хватило…

Эмине замолчала. Вокруг царила тяжелая, гнетущая тишина.

Вдруг послышалось, как что-то продирается сквозь кусты, потом зафыркала лошадь.

— Спрячься, доченька! — сказал Али Осман.

Эмине скрылась за грудой хлопка.

— Кто идет? — крикнул Али Осман.

Ответа не последовало.

— Отвечай, или пристрелю!

— Сделал бы такую милость…

Сердце Эмине замерло. "Он!" — прошептали ее губы.

Эмине ждала, что ответит Али Осман. Она слышала, как остановилась лошадь, как она фыркнула. Затем — шепот, шуршание хлопчатника. "Идет!" — Эмине прижалась к груде хлопка.

— Где же ты, Эмине? — спросил Халиль.

Эмине еще не различала в темноте его лица.

— Здесь я… — прошептала она.

Халиль тихонько подошел, сел рядом, вынул сигарету, закурил. Оба молчали. Молчание становилось тягостным, но никто из них его не нарушал, словно им нечего было сказать друг другу. Оттого что Халиль молчал, Эмине чувствовала себя униженной и уже жалела, что пришла. Халилю же казалось, что стоит ему заговорить, и вся прелесть, все волшебство этой встречи пройдет.

— Зачем ты меня звал, Халиль? — спросила наконец Эмине каким-то чужим, полным горечи голосом, похожим на стон. Халиль молчал, будто не слышал ее вопроса.

— Я тебя с самого вечера жду, Халиль. Что ты хотел мне сказать? Говори!

— Что я могу тебе оказать?

— Откуда я знаю? Ты звал — я и пришла. А не нужна — могу и уйти!

— Ну и уходи! Кто тебя держит?

Эмине встала.

— Только знай: позовешь — больше не приду.

— Как хочешь! А сейчас — уходи! Нечего мне глаза мозолить!

Эмине сделала несколько шагов и остановилась.

— Ей-богу, Халиль, уйду.

— Хоть в преисподнюю.

— Ты в самом деле хочешь, чтобы я ушла? — В голосе Эмине звучали слезы. Халиль молчал. Эмине еще немного постояла, а затем, покорно опустив голову, подошла к Халилю и села у его ног.

— Раз ты меня позвал, скажи что-нибудь. Зачем ты так жесток со мной? Ты ведь знаешь: гнать станешь — все равно не уйду. Хоть веревки из меня вей. — Девушка еще ближе придвинулась к Халилю. — Я предана тебе, как собака. И это ты тоже знаешь. — Эмине, как ребенок, прижалась головой к коленям Халиля. — Ты был моей единственной надеждой на счастье. Но аллах рассудил, что я тебя недостойна, и отнял тебя.

Халиль чувствовал теплоту тела Эмине, слышал ее дыхание. Он осторожно обнял девушку и почувствовал, как его обдало жаром. Он привлек Эмине к себе, крепко прижал к груди.

— Делай со мной что хочешь, Халиль… — прошептала Эмине. — Что хочешь делай, — шептала она, с нетерпением ожидая ласки.

Но Халиль с размаху ударил ее по лицу. Ошеломленная, Эмине замерла. Снова пощечина. Эмине съежилась, прикрыла лицо руками. В ночную темноту поплыл ее приглушенный горький плач.

— Ты и себя погубила, и меня.

— Не виновата я, Халиль. Спала я тогда. Пусть покарает меня аллах, если хоть в чем-нибудь виновата.