Йылмаз Гюней - Погубленные жизни

Эмине подошла и села у ног старухи.

— Как же это случилось?

— Я с повозки упала.

— А не парень ли во всем виноват, дочка? Меня не проведешь. У собак этих руки чешутся. Уж я-то их знаю. Каждого насквозь вижу, стоит мне посмотреть ему в глаза. Это он тебя избил и столкнул с повозки, да? Ты погляди на него хорошенько! Видишь, какой он злющий? Эх ты, медведь, думаешь, если жену бьешь, значит, ты мужчина? Неужто у вас только и хватает силенок, чтобы измываться над женщинами? — Ого-го! Вспухла, сильно вспухла, — сказала старуха, осмотрев руку Эмине. — Хорошо еще, что нет перелома. Ушиб. Будь я на твоем месте, дочка, не спала бы с этим медведем. Не поспишь с ним несколько дней, увидишь, что он начнет к тебе ластиться как собака. Ей-богу, у мужчин ума нет, только и знают, что за бабами волочиться. И потачку давать им нельзя. Продерни ему в нос кольцо с поводком, и пусть пляшет под твою дудку.

Хыдыр принес мыло, бамбуковую щепу и куриное яйцо. Присел в сторонке и, поглядывая на Эмине, стал строгать мыло.

— А вода где? — спросила старуха.

Хыдыр снова исчез и через минуту вернулся с кастрюлей кипятка. Кипяток разбавили холодной водой, после чего старуха велела Эмине опустить руку в воду.

— Горячо! — вскрикнула Эмине.

— Такого медведя выдерживаешь, а горячую воду не можешь! — рассердилась старуха. — Какая же ты жена после этого?

Халиль улыбнулся. Ему понравились слова старухи. Знахарка же чуть прищурилась и, покачав головой, добавила:

— Попался б ты такой, как я. Я б тебе показала! А то нашел себе малявку и ломаешь ей кости!

Халиль пришелся старухе по душе, и в знак расположения она несколько раз легонько стукнула его по голове своей длинной палкой.

— Попался б ты в мои руки, — повторила она. — А ты, дочка, стой спокойно! Перестань ломаться! Ну что смеешься, негодница?

Старуха взяла руку Эмине и стала растирать. Эмине поморщилась.

— Не ломайся! Где это видано, чтобы терпеливая жена так ломалась? Стой спокойно!

Хыдыр закурил и не сводил с Эмине глаз и, когда она морщилась от боли, тоже морщился.

— Дети у вас есть? — спросила старуха.

— Нет, — ответил Халиль.

Старуха снова прищурилась и неодобрительно покачала головой.

— А жена у тебя хорошая. Но ты посмотри, что ты с ней сделал, на руку ее посмотри! Жену, сынок, не бьют, жену любят. Бей лучше ишака. А эту малявку и ребенок побьет. Ты с другими попробуй потягаться, тогда я скажу, что ты мужчина. Глянь на нее, не девушка, а розочка. Какого же черта тебе еще надо? Неужто думаешь, что лучше найдешь?

— Поторапливайся, мать, нам пора. Дорога неблизкая, — перебил ее Халиль.

— Сынок, у девушки рука вспухла, это не шутки, — и, повернувшись к Эмине, старуха тихонько спросила: — Может, он у тебя с придурью?

Эмине улыбнулась.

— Медведь медведем, — продолжала старуха, — но человек он вроде бы неплохой. А был бы плохой, ты не жила бы с ним, правда? И надо же было, чтобы такому медведю аллах послал такую хорошую девушку. Попадись он мне, я бы… — Старуха наклонилась к Эмине и что-то шепнула ей на ухо.

Эмине смущенно улыбнулась.

— Не стыдись, дочка! Ты не ребенок, — сказала старуха, повернулась к Халилю, покачала укоризненно головой и легонько ударила его палкой. — Ах ты, черт этакий!

Перед уходом Халиль дал старухе одну лиру, и оба — Халиль и Эмине — поцеловали знахарке руку.

— Ну, счастливого вам пути! Эй ты, медведь, смотри не трогай мою дочку! А тронешь — пусть у тебя руки отсохнут! Не больно-то легко в наш век найти такую жену.

Увидев, что Халиль с Эмине выходят из дома, полоумный Хыдыр расплакался, как малое дитя, и забился в истерике.

— Она уезжает, мама, она уезжает!

Халиль и Эмине остановились.

— Не обращайте внимания! — сказала старуха. — Вот уж горе мое!

Они вышли. Вслед им неслись вопли Хыдыра…

Когда они выехали из Чалганлы, Халиль погрузился в раздумье, он уже не подгонял лошадей. Таким он очень нравился Эмине. Она прижалась щекой к его спине и позвала:

— Халиль!..

Халиль молчал.

— Если бы я и в самом деле была твоей женой, как говорила эта старуха! Пусть бы ты каждый день меня бил, кости бы мне ломал, только бы было так, как она говорила! Я там едва не расплакалась, так мне ее слова по сердцу пришлись. А тебе, Халиль, не хотелось бы, чтобы так было? Ох, и зачем я тебя об этом спрашиваю? Кто меня такую в жены возьмет!

Эмине еще крепче прижалась щекой к спине Халиля. На глаза ее навернулись слезы, их влажный блеск оживил лицо.

— Я ведь готова собакой твоей быть, Халиль, под дверью бы твоей спала. Родители — одно, а ты — совсем другое. Если бы мне пришлось выбирать — весь мир или ты один, — я выбрала бы тебя, Халиль. И как собака, побежала бы за тобой… Позови меня только, я и мать, и отца брошу, пойду за тобой хоть на край света. На тебя я не обижаюсь, Халиль, на судьбу свою обижаюсь. Ты мужчина, я женщина. Что бы ты ни сказал — ты прав. Умирать буду, нищей стану — все равно ни на кого, кроме тебя, не посмотрю. Ты единственная моя надежда, Халиль, единственная опора. Я не прошу, чтобы ты на мне женился, потому что знаю — это невозможно, об одном лишь прошу: не отворачивайся от меня, улыбнись мне иногда — мне и этого будет достаточно.

Эмине заглянула Халилю в глаза.

— И ты ведь тоже мучаешься.

Халиль вздохнул, глядя прямо перед собой.

— Халиль, родной мой, тебе-то чего мучиться? Халиль ничего не ответил и закурил.

— Правда ты меня любишь? Ведь любишь же, — продолжала Эмине. — Если б не ты, я бы себя жизни лишила. Клянусь! Я ведь уже хотела наложить на себя руки, но подумала: а что станет с Халилем?

Она закрыла глаза и, немного помолчав, сказала:

— Помнишь, что говорила старуха? Не бей эту девушку. А что бы она сказала, если бы знала, какое горе терзает мне душу?

Проселочная дорога узкой лентой тянулась среди бескрайних хлопковых полей.

— Скажи хоть слово, Халиль. Ты сердишься на меня? Халиль не ответил.

— Так и будешь молчать? Так ничего и не скажешь?

— Что мне тебе сказать? — заговорил наконец Халиль. — Сгубили нашу жизнь, сгубили…

— Погляди мне в глаза!

Халиль обернулся:

— Говори!

Эмине поцеловала Халиля.

Вечернее солнце потеряло свою силу. Мир был залит мягким ласковым светом. Птицы, багряные листья, простирающаяся вдаль дорога, Эмине и Халиль…

— Халиль!

— Что?

— Знаешь, я тебя очень люблю!

— Знаю.

— А ты?

— Не люблю я тебя, Эмине.

— Любишь, любишь! Недавно ты на меня так посмотрел, так посмотрел, что ничего большего мне и не нужно. Сколько угодно тверди, что не любишь, ни за что не поверю.

— Пустое это, Эмине. Ведь я все равно не могу взять тебя в жены. Хорошенько запомни это. Так и будем мыкаться до поры до времени. А потом, раз уж про тебя худая слава пошла, и другие появятся. Один уйдет, другой придет, но жениться — никто не женится. И я, Эмине, не могу тебя спасти.