Йылмаз Гюней - Погубленные жизни

— Уехали, — повторил Али Осман с горечью, и было ясно: Камбер увез с собой и былую молодость его, и надежды, и силы. — Уехал Камбер, уехал… — Из груди Али Османа вырвался тяжелый вздох. — Ну, я пошел…

— Куда?

— В поле.

— Дядя! Дядя Али! Передай привет Эмине. Пожалуйста, дядя Али.

— Передам, передам, дорогой.

— Только не забудь. Хорошо, дядя Али? Так и скажи: Халиль передает тебе большой-большой привет. И еще скажи, дядя, чтобы она не мучилась и не обращала внимания на всякие сплетни.

Али Осман закивал головой. Халиль быстрыми шагами направился на ферму. Али Осман еще немного постоял, растерянно озираясь вокруг.

— Уехал Камбер… — в который раз промолвил он, сделал несколько неверных шагов, покачнулся и, будто подкошенный, упал замертво.

Через десять дней после смерти Али Османа крестьяне возвратились со сбора хлопка. Долгое время остававшиеся закрытыми, окна и двери охотно распахнулись навстречу солнцу. Задымились печи. Площадки перед порогом были очищены от успевшей прорасти травы, политы водой и подметены. Крестьяне, изменившиеся до неузнаваемости под слоем пыли, въевшейся в кожу, тщательно мылись, терли себя мочалками так, что кожа сходила, а вымывшись, одевались в праздничное. Мечтам не было конца, Людям казалось, что на заработанные деньги они смогут купить весь мир. В их глазах, походке, манерах появилась уверенность. Как всегда в это время, они готовили сладости, о которых мечтали весь год, и даже позволяли себе несколько раз полакомиться мясом.

Праздники длились от силы три дня. А затем крестьяне выходили на поля добирать оставшийся на кустах хлопок. Выходили все: дети, женщины, мужчины. Теперь они собирали хлопок для себя, ходили по полю, которое до этого дважды было прочесано сборщиками, и искали случайно оставшиеся или запоздало раскрывшиеся коробочки или просто ощипки. Одни продавали собранный хлопок, другие делали из него матрацы и одеяла. На этот хлопок Азиме возлагала большие надежды. Поэтому в поле, в это опустошенное, истерзанное поле выходили всей семьей… Эмине собирала хлопок и думала, что, если бы они с Халилем поженились, она сделала бы из этого хлопка постель. Ее труд тогда обрел бы смысл и принес радость. Эмине знала бы, что в каждую частицу их супружеской постели вложен ее труд, а собирая хлопок, вновь и вновь вспоминала бы трепет объятий — крепких, пылких объятий — и с нетерпением ждала бы наступления вечера… Эмине представляла себе, как они с Халилем лежат на мягкой постели, сделанной ее руками и пахнущей свежесобранным хлопком, лежат, тесно прижавшись друг к другу. "Если бы только все было так!" — думала Эмине. Если бы только она могла прямо сейчас прошептать: "Халиль!" — и опуститься с ним вместе на землю, прекраснейшее ложе, созданное для любовников самой природой.

Прошло десять дней. Длинный Махмуд, Азиме, Эмине и Вели собирали хлопок, работая до изнеможения. Эмине была замкнутой и молчаливой, она не замечала, как бежит время. Посмотрит, бывало, на небо, а уже вечер. Домой возвращалась усталая, равнодушная ко всему, даже думать ни о чем не хотелось. Все казалось ей пресным, безвкусным. Она истосковалась по ласке. Ночью, когда Эмине лежала в постели, темнота по ее велению превращалась в желанные лица, образы, сцены, но потом оставались лишь тяжелые, привычные думы. Если бы она не боялась Халиля, то побежала бы к нему прямо сейчас. Шли дни за днями.

Каждый год несколько семей уезжало в город. В этом году уехал Алтындыш.

Прислонившись к стене, Длинный Махмуд спокойно грелся на солнце. Он думал о предстоящей зиме. Да и было о чем призадуматься. Сколько надежд связано у крестьян с весенней порой! Но весна проходит, наступает лето, лето сменяет осень, а осень — неумолимая зима. Сколько Махмуд себя помнил, всегда было одно и то же. Но никогда еще нужда не брала Махмуда за горло так, как нынче. "Дальше некуда, — думал Махмуд, — дальше — погибель".

Солнце то пряталось за тучи, то выглядывало, то плыло в туманной пелене. Временами налетал ветер.

— Погода уже не та, — заметила Азиме.

Из старой, превратившейся в лохмотья одежды Азиме старалась выкроить штаны и сшить куртку для Вели, который уже ходил в третий класс.

Шумно хлопали крыльями голуби Али. "Эх, были бы у человека крылья!" — подумалось Махмуду.

— Послушай ты меня, — принялась за старое Азиме. — Давай уедем отсюда.

— Сколько раз тебе говорить, чтобы и не заикалась об этом?!

Азиме молча склонила голову. Махмуд вынул из кармана кисет, высыпал из него остатки табака и свернул цигарку.

— И табак, как назло, кончился.

Али свистел, гоняя голубей. Махмуд вспомнил Али Османа.

— Вот и Али Осман помер, — проговорил он.

— Погляди-ка, уж не Омар ли это идет, сын Султан? — сказала Азиме. Махмуд поглядел на улицу.

— Он самый.

Омар повзрослел, стал здоровенным парнем.

— Эй, Омар! — крикнул с крыши Али. — Ты когда вернулся?

— Утром.

— Омар, сынок, пусть все, что было, никогда не повторится! — встретил его Махмуд.

— Спасибо, дядя Махмуд! — ответил Омар, целуя руки Азиме и Махмуду.

На пороге показалась Эмине.

— Пусть все, что было, никогда не повторится, Омар! — приветствовала она его.

— Спасибо!

Али опрометью сбежал с лестницы и бросился к Омару. Рядом с Омаром он выглядел совсем мальчиком. И Омар, обнимая Али, несколько раз приподнял его, как маленького.

— Когда ты попал в тюрьму, мы все очень горевали. А твоя мать так убивалась, что, глядя на нее, самим плакать хотелось.

— Как увидала меня, в обморок упала, — рассказывал, посмеиваясь, Омар, — а потом пришла в себя и давай голосить. "Мать, — говорю ей, — чего слезы льешь? Пришел же я". А она знай причитает. Надоело мне, ну я и ушел, пусть выплачется.

Омар говорил, а сам то и дело поглядывал на Эмине. Его улыбка не нравилась Махмуду, казалась притворной.

В тот вечер Али, Мехмед — сын Телли — и еще несколько парней собрались в доме Омара. По случаю возвращения сына Султан зарезала трех кур и приготовила его любимые сладости. Но Омар сильно изменился. От прежнего почтения к матери у него не осталось и следа. Он, не стесняясь, пил водку, дымил сигаретой и то и дело называл ее "наша старуха". Матери стало больно при мысли, что сын не оправдал ее надежд и заботы от него не дождешься, А она-то думала, что наконец обретет покой и не придется ей больше гнуть спину под палящим солнцем. Да, совсем не таким хотелось ей видеть своего Омара.

Омар пел. Али подыгрывал ему на сазе. Лица парней, усевшихся полукругом у старенькой керосиновой лампы, покрыла испарина. Восторженными глазами они глядели на Омара. Допев песню, Омар крикнул, поднимая стакан:

— Ну, за нашу доблесть! — Вдруг он заметил, что у всех пусто в стаканах. — Видала, мать, в честь твоего сына пустые стаканы поднимают! Неужто я большего не заслужил?