Йылмаз Гюней - Погубленные жизни

— Селям алейкюм! — поздоровался Али Осман.

— Алейкюм селям! — ответили ему.

Ремзи улыбнулся Али Осману, к которому был искренне привязан.

— Ну, как поживаешь? — спросил его Али Осман.

— Спасибо, дядюшка!

— Вот и уезжаем мы, брат, — заговорил Камбер. — Полностью рассчитался. Как раз Халилю об этом рассказывал. Сколько лет впустую прошло, брат! Ни за что ни про что растратили мы свою жизнь. Сколько лет, как верная собака, служил им, и все зря. Они, Али Осман, ценят нас меньше, чем песок под ногами. Так мне больно стало, когда понял это, что, ей-богу, чуть не заплакал. Разве мы не люди? Разве виноваты, что аллах нас бедными сделал?.. Столько лет на хозяина проработал, а он мне даже счастливого пути не пожелал. Не пожелал, дружище. Никто из них, Али Осман, счастья мне не пожелал. На смех подняли… — Камбер вытер слезы. — Ты только послушай, Али Осман, что мне хозяин кричал: "Ты кто такой, что решил сына учить? Выучится он, ну и что толку! Ведь тебе жрать нечего, а ты сына учить надумал". Тут его невестка как расхохочется, и дети его тоже со смеху покатились. "Можно подумать, — говорят, — что твой сын в люди выйдет". Чего только я там не наслушался! И неблагодарный я к тем, чей хлеб ем, и вероломный. Слыхал? Мои кровные деньги, которые я горбом своим заработал, хозяин в лицо мне швырнул да еще крикнул: "Бери и пропади пропадом!" Они всех нас в рабов хотят превратить, связать по рукам и ногам. Только не будет этого! Не будет мой сын их рабом! И знаешь, что еще мне хозяин сказал? Что придет день и я голодать буду, но он мне куска хлеба не даст.

— Непременно выучи сына, брат. Он жизнь нашу знает, — сказал Али Осман и повернулся к Ремзи: — Видишь, Ремзи, как живет твой отец, как все мы живем? Учись, ради аллаха, учись. Вспомни нас — и учись, вспомни богатеев — и учись еще лучше. Не будешь учиться — станешь таким, как все мы. А мы-то рады будем, если ты в люди выйдешь! И если ты с молоком матери впитал в себя все чистое и доброе, то не забудешь тех горестей, которые тебе пришлось испытать. Не забудешь отца с матерью, нас не забудешь, деревню нашу.

На глазах у Ремзи выступили слезы. Он отвернулся. Солнце освещало верх стен. Деревенская тишина угнетала.

Халиль с грустью смотрел на дерево, росшее напротив, и думал о своем. Было светло. Прошел дождь, оставив после себя пятна лужиц, и теперь дорога выглядела особенно уныло. Проснувшееся в душе Халиля желание отправиться в дальние странствования было начисто сметено приступом острой тоски. Он тяжело переживал горечь расставания с дорогими сердцу людьми: Камбером, его сыном, его женой, всю жизнь терпевшей лишения и так и не уяснившей себе, почему приходится их терпеть. Переезжали они в город, до которого рукой подать, — в город, где им предстояло жить в такой же, как и в деревне, халупе с земляной крышей, где их ждала такая же тяжкая, беспросветная жизнь. В городе — там хлеб белый, а горе черное, горе бесконечное. Там Ремзи смешается с чумазыми уличными мальчишками, окунется в иную жизнь, хотя долгое время его будут считать чужаком, и станет учиться. Его, совсем еще ребенка, ждет молодость, которая сложится по-иному и через которую он себя проведет сам. Ремзи не придется спать в хлеву рядом со скотиной и работать в поле, но жизненных невзгод ему не миновать. Вначале он должен будет преодолеть барьер отчужденности и одиночества, а затем, как это обычно бывает в большом городе, начнет бороться с многочисленными, каждый день возникающими трудностями.

Халиль понимал, до чего же серая, до чего невыносимая у него самого жизнь. А вот у Ремзи судьба может сложиться совсем неплохо. Он точно деревце, которое только-только пошло в рост. А что ждет Халиля? Кто знает, сколько драк, треволнений и неприятностей будет еще в его жизни, не предвещающей ничего хорошего! Порой он боялся, как бы разные нововведения не сломали привычных порядков. Особенно его беспокоило то, что хозяин собирается купить трактор на резиновых колесах. Была и постоянная тревога, от которой щемило сердце, — Эмине и неопределенность того, что она ему принесет: только горе или, может, крупицу счастья?

— Мог ли я думать, что в мои годы придется мне покинуть насиженное место? — говорил Камбер Али Осману.

— Такая, видно, у тебя доля. Кто знает, может, оно и к лучшему.

— Чего, Халиль, закручинился? — спросил Камбер, легонько толкнув Халиля в плечо. Тот попытался улыбнуться, но улыбки не получилось, и он досадливо поморщился.

— Знаю, сынок, что у тебя свое горе. Да поможет тебе аллах!.. Какое-нибудь пристанище мы себе найдем.

День проведем под крышей, день — под забором, ну а потом пристроимся. Приедешь — заходи. Тебе, Халиль, и дверь наша открыта, и сердца наши!

Вдали послышался гул грузовика. Ремзи вскочил.

— Едет!

Глаза Али Османа наполнились слезами.

— Уезжаешь, значит, Камбер?

Камберу на глаза тоже навернулись слезы. Два друга, долгие годы делившие тяготы батрацкой жизни, обнялись.

— Значит, уезжаешь, брат? Счастливого тебе пути! Счастливо добраться! Не забывай меня, Камбер! Если чем обидел — прости!

— И ты прости меня, Али Осман!

— Кто знает, — говорил Али Осман, — доведется ли еще свидеться. Нам ведь долго не протянуть.

С грустью глядя, как прощаются два старых друга, Халиль как будто видел, что ждет в будущем его самого. После возвращения из армии Халиль, хоть и не сразу, но лучше стал понимать, что творится вокруг.

Камбер повернулся к Халилю, и они обнялись.

На дорогу, кряхтя, выполз грузовик, похожий на гигантскую черепаху. Халиль попрощался с Ребиш.

— Передайте привет Сулейману и Дервишу, — говорил Камбер.

Грузовик пригнал с собой запах пыли, бензина, резины и горелого масла. Из-под навеса в кузове показались усатые, желтозубые, обветренные лица крестьян. Халиль погрузил вещи Камбера. В кабине свободного места не было, и Халиль помог Камберу и Ребиш взобраться в кузов. Затем он обнял и расцеловал Ремзи.

— Учись, Ремзи, учись! Ты вся наша надежда. Только, смотри, не забывай нас!

Ремзи тоже поцеловал Халиля и шепнул ему на ухо:

— Приезжай к нам с сестрицей Эмине!

Грузовик увез их. Он вырвал их из деревни.

— Уехали… — произнес Али Осман.

Чем дальше уходил грузовик, увозя Камбера и его семью, тем сильнее жгло сердце.

— Какую работу найдет там Камбер? Ведь он уже немолодой, — сокрушался Али Осман.

Там, в кузове грузовика, Камбер, Ребиш и Ремзи увозили с собой частицу его сердца.

Когда Али Осман и Халиль вернулись в деревню, куры по-прежнему, словно ничего не произошло, разгребали землю. Петух захлопал крыльями, взъерошил перья на шее, встряхнулся и запел свою хриплую песню. Чего, глупый, поет? Люди уехали! Люди! — а он, глупый, горланит. Все вокруг осталось по-старому: та же деревня, те же люди, те же деревья, те же птицы. Ничего не изменилось. Только сердца Али Османа и Халиля были ранены, ведь Камбер, Ребиш и Ремзи были для них опорой, пусть не главной, но способной придать им силы. Теперь же в сердце у них образовалась пустота, и эта пустота причиняла боль. Известно, что смерть даже не близкого человека причиняет боль… Для Али Османа страшнее всего было то, что он остался один, совсем один. Некому теперь излить душу, не с кем поделиться. Что до Халиля, то он еще острее переживал свое горе. Именно это расставание, эта разлука сразу приблизили к нему Эмине. Он уже не мог жить без нее. Его безудержно влекло к ней. Он постоянно думал о ней. Опустошенность перерастала в любовь. Халиль смутно догадывался, что его постоянная досада, переходившая в отчаяние, порождалась невозможностью любить и обладать. На какой-то миг ему даже почудилось, будто он расстался не с Камбером, Ребиш и Ремзи, а с Эмине… У каждого есть что-то, что помогает сносить житейские невзгоды, скрашивает жизнь. У Халиля этим "что-то" была Эмине. Она заменит ему тех, с кем пришлось расстаться, хотя каждая встреча с ней будет вызывать у Халиля грусть.