Йылмаз Гюней - Погубленные жизни

— Сильно будешь плакать?

— Сильно.

— Зато ты избавишься от меня, да?

Халиль опять кивает.

— Избавлю я тебя, Халиль, от всех твоих несчастий. Избавлю, увидишь!

Эмине приподнялась, поцеловала Халиля, потом укусила. Халиль легонько шлепнул ее по щеке.

— До сих пор, Халиль, ты бил меня, дай-ка теперь я разок тебя ударю.

— Ударь!

— Но ты меня побьешь.

— Не побью.

— А если побьешь?

— Ей-богу, не побью.

Пощечина. Звучная пощечина. Это Эмине ударила Халиля.

— Больно, Халиль?

У Эмине заныло сердце, заныло так, как ноет сердце матери. Она потерлась щекой о щеку Халиля, поцеловала его.

— Напрасно я ждала тебя, Халиль. Все ночи впустую прождала. Ты же обещал подать мне знак, засвистеть под окном песенку "Зелло". Взяла бы я тогда свой узелок, и мы ушли бы…

— То дело старое.

— Значит, прошло?

— Прошло.

— Но если я умру, ты будешь плакать. Правда, Халиль? Только не долго. Поплачешь неделю, другую, и забудешь. Может, даже уйдешь из этих мест, да? Непременно уйдешь, чтобы забыть меня.

Забрезжило утро. Эмине поднялась, надела успевшие подсохнуть башмаки, взяла под мышку узелок, и они вышли из сторожки.

Расстался Халиль с Эмине у ее дома, и сразу на душе у него стало тяжело. Почему-то казалось, что он никогда больше ее не увидит. Халиль долго смотрел на угол, за которым скрылась девушка. Смотрел и чувствовал, как болит сердце ее болью, ее страданиями. Только сейчас он понял, каким был жестоким с Эмине, каким слепым, не видел, что ее больше бьют, чем любят. Теперь Халилю стало казаться, что отвернись он на миг — и ее уведут. Она как волна, думал Халиль, которая, пенясь и шумя, ударяется о берег и, словно застыдившись, убегает назад. Ушла Эмине, исчезла, как ударившаяся о берег волна.

И кто это научил собак выть — вот так, задрав голову к небу? Грязная, намокшая под дождем и сбившаяся шерсть отдает гнилью. Лапы черны от грязи. Дождь все еще моросит. Ему нужно дотянуть до лета, потому он такой мелкий. Надоел он птицам, надоел курам. И людям. Упрямый, он идет лишь для самого себя, для собственного удовольствия. Идет беспрестанно. Тоненькими длинными ниточками.

В хлеву душно. Воздух тяжелый, спертый. Животные и люди, как всегда, мирно живут под одной крышей, ни разу не нарушив за долгие годы установившейся между ними дружбы. Только кое-кого уже нет. Нет Хыдыра и Али Османа. Умерли они. Нет Камбера. Он уехал. Продали несколько волов и мулов.

Халиль спит. Дервиш стоит у окна, латает свою вконец истрепанную полотняную куртку в белую и синюю полоску. В руках у него огромная ржавая игла с черной ниткой, а цвет заплаты не имеет ничего общего с цветом куртки. В ушах стоит привычный шум дождя. Если бы дождь вдруг прекратился, Дервиш наверняка бы почувствовал, что ему чего-то не хватает.

Сонные мухи сидят часами на одном месте, не заигрывают друг с другом, даже не жужжат. Они совсем обессилели. Время от времени слышится возня привязанных к яслям лошадей или мулов, стук копыт.

Но вот непривычно медленно отворяется дверь. Входит бледный, точно мертвец, Сулейман. Вслед за ним в дверях возникает голова Мухиттина и тут же исчезает.

— Где ты пропадал, Сулейман? — спрашивает Дервиш.

Сулейман с таинственным видом подносит палец к губам.

— Тс-с-с! — произносит он, показывая на Халиля.

Сулейман приближается, и Дервиш шепотом спрашивает:

— Говори же, что случилось?

— Тс-с-с!

— Что случилось, я тебя спрашиваю?

Сулейман опять смотрит на Халиля, а затем объявляет:

— Эмине повесилась…

— Что-о-о?!

— Повесилась.

— Когда?

— Нынче утром.

— Да ты что?

Они сочувственно смотрят на Халиля.

Халиль лежит с закрытыми глазами, но не спит, он так и не смог уснуть. Он слышит все, о чем они говорят.

— Повесилась… — повторяют они.

Щемящая боль разливается по груди Халиля, сжимает его сердце. Халиль чувствует, как немеют его руки и ноги, тело больше не повинуется ему. Глаза заволакиваются слезами, он плачет… Теперь он — брошенная в воду соломинка.

— Повесилась… — снова говорят они.

Какими бессмысленными и ненужными кажутся Халилю потолочные балки, паутина под ними, лошадиные хвосты. Вдруг расчирикались воробьи — да так, словно в мире никого, кроме них, больше нет. Да, все осталось прежним: и существа, населяющие землю, и деревья, и цветы. Но ведь повесилась Эмине, покинула землю еще одна человеческая душа! Мучительное чувство пустоты. Но это у Халиля, у одного Халиля. Где же успокоение, где то самое избавление, на которое он так надеялся? Привыкать к жизни без Эмине? Как? А почему листья на некоторых деревьях окрашиваются осенью в красный цвет? Вот и жестянка покрылась ржавчиной. Халиль долго размышляет об этом, как будто между самоубийством Эмине и ржавчиной есть какая-то связь.

— Как сказать об этом Халилю? — спрашивает кто-то.

Халиль ясно слышит эти слова, повторяет их про себя: "Как сказать об этом Халилю?" Вставать не хочется. Отяжелела голова. А каким твердым вдруг стал матрац! Халилю страшно пошевельнуться, страшно вздохнуть, страшно открыть глаза.

Дервиш и Сулейман тихонько вышли. Халиль прислушивается — нет, не слышно, чтобы Дервиш с Сулейманом о чем-нибудь говорили. Наконец, сделав над собой отчаянное усилие, Халиль приоткрывает глаза. Сам не зная для чего, он внимательно осматривает хлев. Пусто… С подоконника беззвучно сползла и упала на пол оставленная Дервишем куртка.

— Зачем ты это сделала, Эмине? — шепнули его губы. Он сейчас казался себе низким и омерзительным.

Может, пойти к ее дому и стоять там? Стоять часами? Нет, на это у него не хватит сил. Как он посмотрит в глаза Длинному Махмуду?

Вдруг на память ему пришла знахарка из Чалганлы. Крашенные хной волосы. Низко склонив голову, Эмине стоит и слушает, что говорит старуха.

Вспомнил Халиль и то, как оскорблял Эмине, как стегал ее кнутом… Зачем он бил ее, зачем измывался над ней? Не затем ли, чтобы она, словно ей было мало своего горя, одиночества и страданий в этом огромном мире, унесла с собой и его горести? В этом огромном мире… Сколько в этом мире живет разных насекомых! Больше всех Халиль любит божьих коровок. Потому что они совсем маленькие. На каждом шагу их подстерегает смерть. Они и под колесами гибнут, и под копытами лошадей. Божьи коровки красные в черную крапинку, но хрупкий панцирь не спасает их от гибели. Они любят жить целыми колониями и непременно в сырых местах. Селятся они обычно под камнем. Наверное, чтобы укрыться от мирской суеты. Там они и умирают… Никому не жалуясь, ни на что не сетуя, тихонько умирают. Впрочем, никто не знает об их существовании. Убить божью коровку — нет ничего проще. Каждый может ее убить. Даже ребенок. Халиль сам не знает, за что любит божьих коровок. Они красные в черную крапинку. До чего же они быстро умирают…