Йылмаз Гюней - Погубленные жизни

Люди расступились, давая дорогу Сейфи. Он шел, поглядывая на толпу: изможденные лица, засаленные картузы, истрепанные пиджаки, печально склоненные головы, большие желтые зубы, тонкие шеи детей, босые ноги… Сабри накинул на себя шинель, запер кофейню и последовал за Сейфи. Все шли по улице гуртом. Толпа разрасталась. Замелькали новые лица, новые картузы. Несмотря на грязь и дождь, толпа росла. Вскоре вся деревня уже знала историю Сейфи. В глазах людей он сразу стал героем.

Толпа остановилась у дома Дурмуш-аги. А люди — с накинутой на голову мешковиной, босые, худые — все подходили и подходили.

В двери показался Дурмуш-ага со своим братом Хусейном. В новой шинели Дурмуш-ага выглядел еще солиднее. С сигаретой во рту, он остановился на пороге и спросил:

— В чем дело, народ? Чего это вы вдруг собрались?

— Я вернулся, хозяин, — отвечал Сейфи. — Или не узнал меня? Я Араб Сейфи, тот самый Араб Сейфи, которого ты избил.

— Вернулся, ну и ладно, а мне что до этого?

Сейфи обеими руками поднял высоко над головой своего голого петуха.

— Видишь его, Дурмуш-ага? Так вот, пришел я, чтобы этот петух побился с твоим. Звать его Кельогланом. Кельоглан должен расквитаться за те пощечины, которые ты дал мне пять лет назад.

Глядя на общипанного петуха, Дурмуш-ага рассмеялся.

— Это он должен расквитаться?

— Он самый.

Дурмуш-ага снова засмеялся.

— Эй, Сейфи, да ты, я вижу, так и не набрался ума-разума. Придется еще раз вправлять тебе мозги — бить, пока рука не устанет. Правильно я говорю, люди?

Никто не проронил ни слова. Только брат Дурмуш-аги, Хусейн, противно захихикал.

— Бить, хозяин, ты умеешь, — ответил Сейфи. — Это я по себе знаю. А вот твоему петуху моего Кельоглана не одолеть. Кишка у него тонка!

— Кто сказал, что у него кишка тонка?

— Я говорю! Вот двор, вот петух, а вот я…

Дурмуш-ага окинул Сейфи таким взглядом, словно перед ним был не человек, а мразь.

— Ты соображаешь, Сейфи?! Чтобы мой петух бился с твоим плешивцем?! Чтобы я имел с тобой дело на равных?! Да ты вообще кто такой?!

Сейфи вздохнул:

— Я пять лет ждал этого дня, хозяин. Если надеешься на своего петуха, чего отказываешься?

Дурмуш-ага окинул оценивающим взглядом петуха Сейфи и решил, что повода для беспокойства нет.

— Ладно, Сейфи, если тебе так уж неймется, пусть наши петухи схлестнутся. А сколько ты ставишь?

— Тридцать лир!

— Тридцать лир? — Дурмуш-ага презрительно расхохотался. — Да разве это деньги? Гони пятьсот лир, тогда устроим бой. Не жалей, раз ты так уверен в своем петухе.

Сейфи облизнул сухие губы.

— Нет у меня, хозяин, таких денег. Все, что у меня есть, это тридцать лир.

На какой-то миг Сейфи задумался, словно соображал что-то про себя.

— Да, денег у меня, хозяин, нет. Но давай вот как сделаем. Пусть петухи наши бьются. Если мой проиграет, я на этом дереве повешусь. Ну и тридцать лир моих, само собой, тебе останутся. Если мой выиграет, я твоего зарежу. Ничего у тебя не попрошу — только петуха!

Глухой ропот прокатился по толпе.

— Не пойдет! — отвечал Дурмуш-ага. — Выкладывай пятьсот лир!

— Помилуй, хозяин, ведь я голову свою ставлю в заклад. Проиграю — зарежь меня, уложи, как овцу, и зарежь. Говорю тебе это при народе. Хочешь — бумагу подпишу.

— Деньги, деньги и только деньги! — стоял на своем Дурмуш-ага.

— Ну нет у меня денег. Я голову ставлю!

— Что мне, болван, делать с твоей грязной башкой? Деньги выкладывай!

Дурмуш-ага скалил зубы, наслаждаясь беспомощностью Сейфи. А Сейфи, опустив голову, весь сжался, как будто даже ростом стал ниже. От недавней уверенности не осталось и следа.

— Нет у меня денег, хозяин, — сказал он удрученно и повернулся к народу. — Не пригодился мне, друзья, мой голошеий Кельоглан. Все в деньги уперлось. До стольких лет дожил, а пятисотлировой бумажки ни разу не видел, даже не знаю, какого она цвета. И до конца дней своих, видать, не узнаю. Ну, люди, простите меня за все, Сейфи путь-дорога зовет. Стоит в дело вмешаться деньгам, и меч наш становится тупым. Ну да ладно! Прощайте!

С виноватым видом крестьяне расступились. Сейфи зашагал прочь. Проходя мимо Халиля, он остановился:

— Не поминай лихом, Халиль! Теперь уж навсегда ухожу.

Халиль низко склонил голову, Сейфи по-дружески похлопал Халиля по плечу и пошел дальше.

Стоявший позади толпы Сабри схватил Сейфи за руку.

— Постой, Сейфи! Куда это ты?

Сейфи остановился, посмотрел Сабри в глаза.

— Я голову свою ставил — не приняли, а денег у меня нет. Что ж мне после этого делать? Пойду куда глаза глядят. Без денег, Сабри-ага, ничего не получается.

— А ты, Сейфи, крепко надеешься на своего петуха?

— Если бы не надеялся, разве вернулся бы, разве посмел бы с хозяином потягаться?

К Сейфи подошел сторож Муса:

— Слушай, Сейфи, могу дать тебе десять лир. Слышь, десять лир — от меня!

Кавалджи Хасан шмыгнул носом, поморгал слезящимися глазами.

— Сынок, Сейфи, и я тебе денег дам. Их у нас немного, но все отдам тебе, сынок. Они у нас на пропитание отложены. Коли проиграешь — голодными останемся, ну а выиграешь — отдашь. Договорились?

Сейфи смахнул набежавшую слезу.

— И я дам, Сейфи, — сказал Телли Ибрагим.

Из толпы послышались голоса:

— Голодать будем, а тебе дадим. Только бы они впрок пошли.

— И я даю. Пять лир — от меня!

— Кельоглан такой же голый, как и мы.

— И на меня рассчитывайте!

— Так давайте начнем собирать!

— Ну, Сейфи, не волнуйся. Сколько не хватит — я доложу! — воскликнул лавочник Сабри и обернулся к крестьянам. — Несите кто сколько может. Не хватит — я добавлю. Несите же скорее!

Люди кинулись по домам за деньгами. Дурмуш-ага, не ожидавший такого оборота, растерянно поглядывал по сторонам.

— Дурмуш-ага, — обратился к нему Сабри, — будет у Сейфи пять сотен. А ты-то, хозяин, готов?

— Я всегда готов, всегда!

— Ну а петух твой готов?

— Не твоя забота! — раздраженно ответил Дурмуш-ага.

Вскоре те, кто ходил домой, вернулись с деньгами и протянули их Сабри. Лавочник достал записную книжку и стал отмечать кто сколько дал. Набралось четыреста десять лир. Остальное он доложил.

— Все в порядке! — объявил Сабри.

Сейфи наклонился к петуху:

— Видал, дорогой мой Кельоглан, как быстро люди деньги собрали, а ведь это деньги на хлеб. Ну, родной, не оплошай, на тебя вся надежда.

— На, Сейфи! Бери деньги! — сказал Сабри и выложил на ладонь Сейфи требуемую сумму. Тут были и монеты, и ассигнации.

Сейфи поднял деньги высоко над головой и крикнул:

— Вот они, деньги, хозяин! Теперь и ты выкладывай! Передадим их стороннему лицу.

Дурмуш-ага чуть не подскочил на месте, словно его кулаком огрели.

— Что значит стороннему лицу? Может, ты мне не доверяешь?