Александр Изотчин - День учителя

Мирошкину стало грустно. Он так ярко представлял себе, как будет продолжать дежурить в этом крысином подвале и писать ночами диссертацию, как разложит по койке стопки книг, конспекты и листы бумаги… А потом, спустя годы, будет рассказывать своим ученикам, в каких экстремальных условиях и в какое страшное время создавалась его знаменитая монография о принце Густаве. И вот теперь все эти мечты пошли прахом… Да, поневоле схватишься за «завьяловскую» школу. Но тут надо подумать. «Время еще есть, Ирке можно позвонить и после двадцатого, когда будет ясность», — решив так, он выбросил лаборантку кафедры методики из головы, подумав: «И как это здорово, что я не польстился на ту поездку за город. А то бы… Ох, где ты, Настенька?! Девочка моя милая». Окончание мысли смутило Андрея — точнее, не все целиком, а отдельные его нюансы. Ведь он, когда произнес про себя это самое: «Ох, где ты…» — не сразу поставил затем: «Настенька». Почему? А потому, что не захотел назвать ее по имени. Достаточно было этого «ты», чтобы понять, о ком идет речь. Но сказав «ты», Мирошкин как бы испугался этого «ты» — без имени — и поспешил дополнить местоимение «Настенькой». И при этом ясно осознал всю искусственность своего ласкового обращения к ней, а само «Настенька» показалось крайней пошлостью. И он разволновался от мысли, что не любит Костюк, — а иначе, почему ему не понравилась «Настенька»? Да и нравилось ли ему так ее называть хоть когда-нибудь, или он каждый раз делал над собой усилие? Терять «ощущение любви» не хотелось, и он подкрепил «Настеньку» «девочкой моей милой» — получилось еще более натужно и пошло. Настроение испортилось окончательно. «И что я за моральный урод?» — размышлял Андрей.

Следующая неделя принесла еще более серьезное испытание его верности Костюк. Как-то к вечеру в библиотеку явилась Лариса! Да, да, мечта первого, второго и далее курсов. Правда, со времени романа с Лавровой ему уже и в голову не приходило мечтать о ней, но Лариса присутствовала в библиотеке и неизменно привлекала к себе его взгляды как самая интересная достопримечательность книгохранилища. И вот теперь она возникла в читальном зале, хотя делать ей здесь было нечего — лето, сессия осталась далеко позади. Да что там сессия! Лариса, по расчетам Мирошкина, должна была в один год с ним закончить свой институт! Чего ее-то сюда принесло?! Девушка взяла книгу из шкафа открытого доступа и села за стол напротив Андрея. На ней был строгий темный костюм — пиджак и юбка, длина которой не позволяла утаить от глаз Мирошкина стройные ноги Ларисы. Очки, в которых она читала в библиотеке уже не первый год, девушка не надела. «Чего-то она сегодня невнимательно читает? И выглядит так… Как будто из какого-то офиса вышла». Куприянов к тому времени уже уехал из библиотеки — ему порядком осточертела проблема отмены крепостного права, над которой он корпел третий день. Зал был почти пустой, Лариса вдруг подняла голову и, глядя прямо в глаза, улыбнулась Андрею. Мирошкина стала бить нервная дрожь. После такого взгляда ему следовало заговорить с ней. Но зачем? А Настенька? Лариса с шумом закрыла книгу, засунула ее на полку и покинула зал. Мирошкин остался сидеть, но читать не было никакой возможности. Ему захотелось еще раз увидеть ее, проверить ощущения. Сдав книги, молодой человек пошел к выходу. «Да она уже давно ушла. Вон как полетела на своих длинных!» — уговаривал себя Андрей. Но у выхода на улицу он увидел Ларису. Она не торопясь укладывала в сумку сигареты и зажигалку. «Вот что ее задержало. Курила в туалете. Но почему она не сделала этого, уже выйдя на улицу, по дороге к метро? Или…» — он выскочил за ней из библиотеки. Лариса вдруг резко остановилась.

— Я думаю, нам все-таки нужно познакомиться. А то так и останется что-то недосказанное. Вас зовут Андрей?

— А вас Лариса?

Оба рассмеялись.

— Видите, как все оказывается просто. Предлагаю вместе пройти до метро.

— Согласен.

«Господи, а на что я согласен? Сегодня пятница. Настенька приезжает в воскресенье. А я тут…» Некоторое время шли молча.

— Что вы закончили?

— МПГУ. А вы?

— МГУ. Давайте перейдем на «ты».

— Давай. Мы ведь столько лет почти знакомы.

«И что? К чему я это сказал? Ох какая идиотская ситуация! Если бы она вот так подошла ко мне хотя бы полгода назад. Я был бы, наверное, самым счастливым человеком. А теперь… Господи, когда же метро?»

— Ларис, как-то ты не по-летнему одета… Строго.

— Да я с работы заехала. Посмотреть кое-что.

Мирошкин не стал уточнять, что она хотела посмотреть.

— А где ты работаешь?

— В одном совместном предприятии. Наши — с французами. Я там уже несколько лет работаю. У меня после спецшколы хороший французский.

— И чего ты делаешь?

— Вещи, совершенно не имеющие отношения к тому, чему училась пять лет. А ты чем сейчас занимаешься в библиотеке?

— Готовлюсь в аспирантуру. А ты откуда узнала, что я буду в библиотеке?

«Идиот! И ей, и мне, конечно, ясно, что она приехала специально ради меня. Но зачем я это спросил?»

Лариса, казалось, не заметила неприличного вопроса.

— Меня тоже звали в аспирантуру. Я ведь окончила с красным дипломом, но… Надо что-то кушать. Не всю же жизнь сидеть у родителей на шее. А великого ученого из меня все равно не выйдет. Я не такая талантливая, как некоторые, — она с улыбкой взглянула на Мирошкина.

Впереди появился подземный переход. «Метро», — с облегчением подумал Андрей. Лариса молчала, казалось, она чего-то ждала. Они прошли сквозь стеклянные двери.

— Тебе куда?

— Направо, — Лариса смотрела на него с удивлением.

— А мне налево. — Мирошкин сейчас не мог точно сообразить, куда ему лучше, кажется, туда же, куда и ей, ведь он ехал в подвал, но он твердо решил, что ему в другую сторону. У Ларисы что-то изменилось в лице, и она повернула в указанном ею самой направлении: «Ну, пока».

В тот вечер Андрей купил по дороге в подвал два литра пива и напился на дежурстве. Раньше он никогда такого себе не позволял, не то что другие охранники (особенно экс-супруг Тамары Геннадьевны Петя). Но сейчас был повод, да и в свете грядущего увольнения ему все равно было нечего терять. И все-таки, нагружаясь пивом, Мирошкин понимал — то, что он в данный момент делает, наигранное. Не был он настолько потрясен появлением Ларисы, чтобы напиваться. Просто решил: после такой встречи полагается напиться, повспоминать свои студенческие годы, то, как мечтал о Ларисе, может быть, даже пустить скупую мужскую слезу. Ах, как странно, что Лариса появилась именно сейчас, когда он впервые за пять лет встретил девушку, которая могла с ней конкурировать. «Если бы я ее действительно любил, — думал Мирошкин, — я, несомненно, взял бы у нее телефон и назначил свидание. Нет, видно — проехали». Он лег на койку, достал из кармана порядком истрепавшийся пакетик с золотыми волосами и посмотрел через него на свет. «Скоро моя Настенька приедет. А Лариса? Проехали». Но в голове вдруг возникла новая мысль: «Как будто уговариваю себя. Отказываюсь от чего-то долгожданного ради неизвестного, сиюминутного, что ли… И опять от «Настеньки» чуть не стошнило». В голове промелькнуло, что и этот его жест с волосами Настеньки — та же работа на публику. Но где эта публика? А публика ему была не нужна, Мирошкин был сам себе публика… Через мгновение-другое Андрей уснул. В ту ночь ему почему-то приснилась Завьялова. Они занимались сексом в некой латиноамериканской стране — такое жаркое там было солнце — во сне она была грудастее и толще обычного и по ее телу лил пот…