Диляра Тасбулатова - У кого в России больше?

Одна моя подружка закрутила роман.

Ну и как-то осталась ночевать у своего любовника дома.

А ночью вдруг пришел домой его взрослый сын.

Квартира большая, сын пошел к себе, а они остались в спальне.

Но этот ее любовник не умеет говорить шепотом: начинает шепотом, а потом все равно басит.

Утром рано сын ушел в институт, а они сидят, пьют кофе.

И этот ее любовник вдруг, хохотнув, говорит:

– Лешка, наверно, подумал – старик совсем с ума сошел: всю ночь сам с собой разговаривал и на кровати прыгал.

Была ведь и я когда-то двадцатилетней и училась тогда во ВГИКе, в Москве.

И вот в нашу компашку пришел в гости какой-то пришлый, из консерватории, кажется.

Такой интеллигентный, скрипач, кажется.

Ну и вроде как начал клинья бить ко мне.

А мне он не нравился.

И все ручку норовил поцеловать.

Ну я ему и говорю:

– Ты вот целуй ручку-то, ладно, не страшно, но…

– Что – но?

– Но понимаешь, у нас на Востоке такая манера: поцеловал ручку, прикоснулся слегка и…

– Жениться надо? Я готов!

– Да нет, какой там жениться! До женитьбы я тебя и видеть не должна!

– Но раз уже увидела, что делать?

– И ручку поцеловал…

– И что?

– Да ничо… Приедут завтра родственники – триста человек, одним самолетом, и каждый должен будет нанести тебе небольшую рану ятаганом.

Парень реально побелел:

– ?!

– Ну, такая добрая традиция у нас… Они добрые, родственники мои, и рана неглубокая: но их ТРИСТА! И каждый – должен! Они не хотят плохого, но – традиция! Обычно жертва умирает после этого, истекая кровью…

В общем, скрипач скатился с лестницы и обходил потом нашу общагу за 10 км.

Кто-то в соцсетях написал про еврейскую многословность (причем сам еврей и написал).

Лично я не заметила никакой такой многословности у древнего богоизбранного народа.

Даже наоборот.

Влюбилась я как-то в одного представителя этого древнего богоизбранного.

И он, этот мой избранник, он был крайне немногословен.

Однажды я ему говорю:

– Скажи что-нибудь?

А он говорит:

– Который час? (а момент был лирический как бы).

Потом я как-то ему попеняла было:

– Почему ты за мной не ухаживаешь?

А он мне:

– Ты что, инвалид?

– В смысле цветы не даришь…

– Цветы на могилу! Позже! Время еще не пришло (и это была самая длинная его реплика за долгие годы нашего знакомства).

Как-то один таксист, совсем юный парень-киргиз, сказал мне (желая, видимо, приятное сделать):

– Паздравляю с динем вилюбленных!

Я уж выходила из такси и сказала:

– А я тут при чем?

– Ну (он застеснялся), аксакалу своему передайте…

Один мужик мне как-то сказал:

– Эх! Нравишься ты мне! Только была бы более худая, более молодая (он призадумался), более…

– Богатая? – подсказала я.

– Неплохо бы, – угрюмо отозвался он. – А то мне, разведенному, троих кормить… Плюс посадить могут по бизнесу… При таких делах внешность (он посмотрел на меня как крестьянин на корову, которую собирается купить) не имеет особого значения.

Я говорю:

– Еще как имеет! Уголовник с тремя детьми должен быть красив, как бог!

Он обиделся и исчез.

Сидели недавно с тремя умными мужиками.

Сначала по делу поговорили, потом, как водится, выпили и… затянули песню. Типо русский романс.

Стало хорошо, душевно стало.

Выпивка была дорогая, портвейн (не наши три топора, а из самой Португалии, эксклюзив, для знатоков).

И стало еще более душевно: да так душевно, что один из них говорит:

– А хорошо все-таки без баб!

Я хмыкнула.

Они опомнились, и давай чуть ли не к ручке подходить: ах, простите, вы очаровательны и тэ дэ.

Сидим дальше: в ход пошел ликер.

Один из них вдруг произнес:

– А ведь со мной жена просилась!

Тут я вступила:

– Еще чего! У нас сугубо мужская компания!

Они молча переглянулись.

У женских лифчиков (извините) есть такие – вместо старинного китового уса – железные прутья, если кто не знает.

И они часто и в самый неожиданный момент вылезают, причем медленно – прямо, к примеру, из свитера.

Представьте – вы беседуете с человеком, а из него вдруг медленно лезет железный прут.

И чем больше грудь, тем длиннее прут.

Со мной как-то раз такое было.

Собеседник, мужчина, страшно испугался.

К тому же я ему сказала, что на мне ставят эксперимент и что я состою внутри из железа, как Терминатор примерно.

Он был туповат и поверил.

Так я от него навсегда избавилась.

В День пожилого человека (то есть в мой праздник) мне позвонил молодой человек.

– Поздравить? – спросила мама.

– Сватается, – сказала я.

– К кому?

– Ко мне!

– Молодой человек сватается к пожилому человеку в его день? – спросила мама с невинным лицом.

– Хороший заголовок для газеты «Жызнь»

– Я помню другой заголовок: «Два пенсионера застряли друг в друге».

– Мама!

– Это не я, это «Московский комсомолец».

В отель не пойдешь: штамп о браке проверят.

Дома нельзя (ну это понятно).

Ну а в подъезде моего приятеля застукали как-то соседи.

И… связали.

Девушка убежала.

А соседи вызвали ментов.

Менты приехали, долго хохотали и развязали приятеля.

И говорят: ставь нам за это.

Ну он и проставился.

Вместе выпили.

Менты говорят:

– Во жисть! Потрахаться негде! Ты, если че, к нам заходи: у нас иногда камера для алкашей свободна.

И телефон свой дали.

Такие были раньше менты: добрые.

Еще про эту, как ее, венустрофобию, которая типо боязнь красивых женщин.

У Чехова есть, по-моему, такой рассказ: как жених у свахи просил че-нить попроще, не умную и некрасивую.