Кира Акслер - Бог справедливости лжёт

Кира год за годом продолжал отказывать однокласснику, стараясь вовсе игнорировать его существование.

– Не подойдёшь сказать спасибо? – съехидничала Ленка, расплывшись в улыбке.

– Скорее потолок Сикстинской капеллы рухнет мне на голову. Все голые мужики, что там есть, и прямо в темечко! – кажется, Кира сказал это слишком громко и даже испугался на мгновение собственного голоса.

Раздался звонок. В класс лениво потянулись ученики, и кабинет заполнился гулкими разговорами – бессмысленными и непонятными – как растянутый школьный сон. Всё казалось ненастоящим: строгий тон учителя истории, хруст новенького форзаца, гудящие лампы, огромная монстера в коридоре на втором этаже, тяжеловесный горшок которой умудрялись опрокинуть, как минимум, раз в год – знакомо, как мизансцена засмотренной постановки, но именно поэтому такое искусственное и неправильное. Чем глубже Кира зарывался в случившуюся жизнь, тем сильнее делалось ему не по себе от ощущения беспризорности. Он как будто не знал, чем следовало занять себя, а потому бездумно плёлся от одного кабинета к другому, стараясь почаще присматриваться к одноклассникам.

На большой перемене (когда школьники со всех этажей стеклись на улицу, и Кира по наитию пошёл за ними) он снова заметил девочку в жабо. Теперь уже сам, без указания Ленки, он сразу обратил внимание на плотную тканевую маску, скрывающую лицо в жаркий день, и только посетовав мысленно на абсурдность подобной вещи, вспомнил сегодняшнее утро. Девочка следовала за Кирой, держалась на расстоянии, но не отставала, даже когда тот свернул за угол школы, прячась в тень пожелтевшей раскидистой рябины. Она всё время была где-то здесь , но как только Кира решился с ней заговорить, тотчас исчезла.

Это могло быть жутко в любой другой ситуации, но сегодня девочка в жабо растворилась в сентябрьской духоте – потерялась среди всего остального ненастоящего и забылась сразу же, как Кира вернулся обратно в школу.

День тянулся медленно только для школьников, учителя же, словно боялись не успеть вложить выпускникам в головы хоть какие-то знания, постоянно подгоняли и злились. Вероятно, сказывалась полуденная леность, разморенная палящим солнцем, или же виной всему была непривычность хоть какой-то деятельности, пришедшей на смену трём месяцем праздного безделья, но вовлекаться в учёбу никто не спешил. Тем не менее, литературные курсы начинались уже в четверг, а в пятницу учительница химии пригрозилась провести практическую лабораторную. (При этом она по-особенному противно взвизгнула и сморщила лицо, будто кто-то опять экспериментировал с парафином и серой.) Первый в этом году урок математики начался с логарифмов – Кира решал пример у доски и не поспевал словами за собственными мыслями. Ему казалось, будто он совершал каждое действие по заученной схеме: преобразовывал, возводил в степень и считал в уме, несмотря на многочисленные требования учителя показывать вычисления столбиком.

Уроки закончились в три. К этому часу в школе не оставалось практически никого. Зудящая суета сменилась давящей на уши тишиной. Кира снова, как и несколько часов назад, стоял, оперевшись спиной на стену, возле кабинета литературы. Только сейчас он в полной мере начинал осознавать своё положение и, словно проснувшись, растерянно оглядывался по сторонам: на стене напротив висело расписание, торопливо нацарапанное ручкой на тетрадном листе; слева – длинный коридор, упирающийся в приоткрытую дверь библиотеки, справа – такой же коридор и такая же приоткрытая дверь в учительскую.

Восьмая школа лет десять назад считалась лучшей в городе, и потому отец Киры настоял именно на ней, игнорируя довольно неудобное расположение – в самом центре, вдали от дома и всего частного сектора. Квалифицированные педагоги, новейшее оборудование и ремонт сыграли здесь не последнюю роль, но всё это было тогда – скрытое за первым школьным звонком, букетом гвоздик и пышными белыми бантами. Сейчас же – приходящее в упадок помещение, щербатая плитка на ступенях и прожжённые сигаретами дыры между перегородками в туалете.

Кира как раз размышлял об этом и по привычке позволял себе теряться в блуждающих мыслях, а потому не сразу заметил незнакомого молодого человека, нервно переминающегося с ноги на ногу совсем рядом. У него был прямой тонкий нос, бледная кожа и тёмные, под стать чёрным волосам, глаза. Только по пышному жабо на белой рубашке Кира распознал в незнакомце девочку, преследовавшую его весь день. За совершённую ошибку и паршивое зрение тотчас же стало стыдно.

Они смотрели друг на друга долгие несколько секунд и никак не решались заговорить, позволяя тихому напряжению концентрироваться в затхлом воздухе. В стороне техничка намывала пол грязной тряпкой, сырой запах которой удавалось почувствовать даже за несколько шагов. От тишины становилось жутко.

– Здравствуйте. – голос незнакомца был низким, почти басовитым. – Я не помешаю?

Кира в ответ пожал плечами и продолжил всматриваться: правая бровь незнакомца почему-то была немного тоньше левой, и эта маленькая особенность никак не давала сосредоточиться на чём-то ещё. Весь он тоже был каким-то неправильным и невзрачным, несмотря на довольно интересный выбор рубашки. Его лицо выглядело по-доброму растерянным и, пожалуй, Кира не должен был пугаться, но он вдруг вздрогнул.

– Ты, кажется, за мной целый день хвостом ходишь, странно только теперь спрашивать.

– Я не хожу за вами.

– Разве? Так это не ты увязался за мной на улице?

– Я просто прогуливался, как и все. Но потом заметил вас и решил, что это как-то неловко – увязываться , я имею в виду.

– Хорошо, допустим. – Кира кивнул. – И давай без «вы», пожалуйста. Я чувствую себя старым, но мы же вроде ровесники.

– Мне скоро шестнадцать. – незнакомец потупил взгляд, о чем-то задумался и после, смущённо и тихо, добавил, – Я не знаю, с какими местоимениями лучше обращаться.

Кира хмыкнул. Он привык, что новые люди в его жизни появлялись достаточно редко, поэтому подобные вопросы почти никогда никого не интересовали. К тому же, если случалась надобность заговорить с незнакомцами, те, по умолчанию, выбирали женский род.

В детстве Кира считал свою манеру речи просто привычкой, родители назвали её баловством. В средней школе привычка переросла в желание эпатировать. Сейчас же, он скорее предпочёл бы считаться рыжей поддиванной катышкой, чем стал отвечать на вопросы о содержимом своего нижнего белья.

– Без разницы.

Незнакомец кивнул и снова о чём-то задумался. Кира продолжал его рассматривать: миловидная внешность, пухлые губы и щёки (при этом телосложение хорошо бы охарактеризовало слово «тощий»), длинные пальцы с приплюснутыми ногтями и рост всего на пару сантиметров ниже. У него была привычка кусать губы и смотреть куда угодно, только не на собеседника.