Алексей Павлюшин - Иван Дорога

Родители разошлись тихо – никто ничего не знал и не подозревал до последнего. Кстати, так сказать, привычный порядок развода нарушало еще и то, что именно мать переехала на съемную квартиру.

Первую неделю я вообще не особенно чувствовал разницы, может быть только еда стала хуже, отец плоховато готовил и, может быть, от нервов имел тягу к эксперименту. Но в следующее воскресенье я почти физически ощутил, как разваливается, привычная мне, атмосфера семьи. В дом вползла промозглая и рациональная пустота, очень похожая на дождливую осень, ту, что теперь медленно шаталась за окнами. Мозги загудели белым шумом, словно приемник, потерявший волну, и с глаз сошла золотистая пленка, которая делала воздух живым, а атмосферу уютной. В общем тогда я узнал, что имеют в виду, когда говорят о тоске, оказывается все, что я испытывал раньше и называл так же, это только намек на нее или скорее скука. И еще одна странная вещь, мать переехала буквально за несколько кварталов и часто проведывала меня, и я бывал у нее, но никакого намека на прежнее чувство просто не было. А попытка обсудить это привела к ощущению сна. Только моего хорошо усвоенного памятью сна, от которого теперь пришлось проснуться.

Да, что ни говори – тоска поганый попутчик, и познавшему ее известно – эту сволочь нельзя выгнать силой или упросить оставить тебя в покое. Ее можно только обмануть с помощью любого, даже искусственно признанного интересным дела. Где безделье там тоска прорастает сама по себе безо всяких объективных причин. А коль уж причины есть, чтобы ее пресечь, необходимо хоть что-нибудь делать или хотя бы искать собственную цель. В этом смысле текущие обстоятельства шли мне на встречу – отец потерял и без того плохо оплачиваемую работу и лишил меня всяких карманных денег. Мать, тоже сняла меня с денежного довольствия – зарплату в школе не плотили по три четыре месяца, так что цель образовалась сама по себе.

Если говорить о других особенностях этого периода, то вместе с настроением даже не свободы, а беспредела, у граждан по разумению и размаху повально прорезалась предпринимательская жилка. Все стали так или иначе что-то продавать и в какой-то момент вообще казалось, что вокруг только продавцы, торгующие друг с другом. Даже те, кто торговал на рынке ширпотребом, китайскими и турецкими тряпками, смешались с общей массой. Те же, кто продолжал настаивать на утверждении, что торговля – это узаконенное воровство, словно накрылись этой лихорадкой как покрывалом. Они все ещё продолжали бормотать свои идеологически мертвые мантры, согнув спины и грозя пальцем из какой-то иной реальности, в которой «…и Ленин такой молодой, и юный октябрь впереди!».

Эта торговая истерия не обошла стороной и нас с друзьями, и мы крепко-накрепко решили, непременно тоже вырвать свой кусок из общего потока этого нового времени. Теперь всякий раз, когда мы встречались, каждый из нас старался выдумать идею способную набить наши карманы деньгами. Но вместо того, чтобы развивать нас материально, больше эти идеи давали нам представление друг о друге. Например, Саня оказался довольно расчетливым и логичным, и, кажется, выпади ему возможность стать настоящим бизнесменом – вполне бы потянул. Леха показал себя, как человек с фантазией, изобретательный, склонный к подробностям, но не особенно верящий в то, что его задумки можно притворить в жизнь – настоящий творческий человек. Дима здесь предстал, как сущность масштабная, стремящаяся, но быстро устающая от своих собственных рассуждений. Еще бы, я бы тоже устал, если бы простор моих взглядов, так же хорошо указывал на тотальную невозможность их осуществить. Вадик в этих разговорах, стал полной противоположностью Димы, его идеи были просты, он предлагал покупать скот живьем, самостоятельно забивать и распродавать его по частям, а всю прибыль пускать на то, чтобы наращивать процесс. Кстати, Вадик всегда предлагал одно и то же, просто подходя к этому делу с разных, иногда самых неожиданных сторон. От него в общем ничего другого и не ждали, он вырос в семье, где жили животноводством и для него что морковку из грядки вырвать, что барана зарезать, дела эмоционально одинаковые. Но остальные из нашей компании были не так просты и решительны, поэтому эта идея не принималась и постепенно приобрела, между нами, облик ее владельца. Теперь становилось ясно – наша общая координация в вопросах предпринимательства равна нулю. Нам не хватает опыта и сообразительность, и поэтому все наши планы по неизбежному финансовому взлету, летят к чертовой матери даже не начавшись. И всё, на что нам хватает ума, так это на обсуждение чужих уже свершившихся примеров успешного предприятия. И вот однажды, когда мы почти одновременно пришли к всем известной тупой усталости от бессмысленных слов и между собой прозвали Вадика Мясником, за его неугомонное стремление резать и продавать животных, Дима предложил дельный вариант.

Для введения нас в курс идеи Дима изложил один недавний случай. За несколько недель до этого разговора, он ездил с отцом в одну деревню. Пока отец решал какие-то вопросы с местным главой, Дима ждал его в машине, но скоро заскучал и решил прошмыгнуться по окрестностям, тогда к нему подошел один мужичок. По описанию – замызганный, с отекшим красным лицом. Он предложил купить совершенно новый электрораспределительный щит. А в качестве цены назвал бутылку «белой» или две «красного», но, когда Дима отказался, мужичок тут же сбил цену до двух «зеленых» (одеколон). Когда отец вернулся, Дима рассказал ему об этом, думая, что делает это просто ради поддержания разговора. Но тот заставил его найти и купить, что предлагали, пояснив, что упустить такую сделку, значило бы отвернуться от удачи. Дима быстро нашел этого мужичка, а когда тот передал ему электроприбор, между делом сообщил, что если нужно еще, то всегда – пожалуйста. А на вопрос много ли у него этого добра, гордо ответил: «Одеколона в магазине не хватит!»

Как мы тогда загорелись этой идеей! Но прежде, чем что-то предпринимать, решили выяснить, кому вообще нужны эти электроприборы. Записав маркировку и название в течение следующей недели наводили справки, и кто бы нам их ни давал, выходило так, что все дороги ведут к Роме по кличке Поролон. Это был самый скользкий из всех известных прощелыг. О его верткой расчетливости и умении заработать там, где заработать невозможно, ходили если не легенды, то байки точно. С тем, хоть он и настаивал на названии себя самого модным словом бизнесмен, в контексте сельского размаха, больше чем на барыгу не тянул. Бизнесмены заседают где-то там в столицах. Удаленно торгуют недрами и «драми». Учиняют международные форумы, на которых решают, где проложить очередной торговый путь. А Поролон – это так, мелкая нервная тля с купеческими амбициями. Кстати, происхождение его прозвища брало свое начало не от фамилии, а как ни странно именно от качества материала поролон и всякий, кто знал Рому, мог бы подтвердить, как сильно оно ему идет. Теперь ему было лет около двадцати, а несколько лет назад с ним произошел один казус, лучше остальных описывающий его предпринимательский талант.