Алексей Павлюшин - Иван Дорога

Спустя примерно час то странных, то смешных разговоров, время от времени начали проскальзывать недвусмысленные намеки. И вообще, девушкам наверняка было интересно подразнить малоопытных пацанов на сексуальную тему? Вскоре уже несколько напряженную атмосферу разрядила невнятная болтовня из палатки вместе с протяжным храпом.

– Давай, Катя… бери его, тише-тише…

Софья с Лерой почти синхронно уставились на Катю, а она вытянула шею, поправила свалившейся на глаза локон и сказала:

– Как приятно, когда знаешь, что кому-то снишься, – и вдруг расхохоталась, зажимая ладонью рот.

Так под иногда повторяющийся сладострастный шепоток Димы и зверский храп Сани просидели допоздна, а как только догорел костер, все разбрелись на ночлег.

Вся следующая неделя была пропитана какой-то чуть приглушенной эйфорией. Каждый день палило солнце, а от того, что это было время после дождя, на берегу кроме нас пока никого не было, разве что какой лесник проедет на лошади. Дни напролет купались и шатались по окрестным лесам, и хоть для ягоды сезон еще не наступил, хватало одного сладковатого таежного запаха, чтобы во рту остался медовый привкус. Озеро быстро прогрелось только на поверхности, так что если во время плавания температура была в самый раз, то приняв вертикальное положение в воде, ноги по щиколотку тут же обжигало холодом. Девчонки свою палатку так и не переставили и всю неделю провели с нами. День на третий Дима ни с того ни с сего вдруг стал устойчив к алкоголю, и никто ничего не понял, пока он после обеда не отправился на прогулку в лес вдвоем с Лерой. Катя на это сказала так: «Наверное, нашли способ борьбы с комплексами? И что это за способ такой?» Потом они с Саней выясняли, что это за способ, а вот я, как и Леха с Софьей (хотя этим я свечек не держал) все прохлопали и остались в этом смысле и на этот раз не просвещены.

В начале следующей недели наш отдых подходил к концу. Прощаться с девчонками не хотелось, и пусть сил было еще хоть отбавляй, но продукты уже закончились. К тому же имел место уговор с родителями именно на этот период времени. В общем, обменялись контактами, пообещали друг другу звонить-писать и, «оставив дам на берегу» (они запланировали месяц отдыха), отправились в обратную дорогу.

Не торопясь и налегке, во второй половине дня добравшись до ворот заповедника, мы только теперь задались вопросом, кто же нас повезет обратно? Ведь мы не удосужились об этом хоть с кем-нибудь договориться заблаговременно.

Пошли искать телефон. Дима предложил позвонить отцу, чтобы он забрал нас, но это не пригодилось. Пока брели до местного магазинчика нас подобрал Макс – Санин родственник. Формулировка, определяющая степень его привязки к их общему генеалогическому древу, вообще не поддавалась внятному определению (как выражался сам Саня, когда речь шла о ком-нибудь таком: «Это брат сестры левой бабушки»).

Макс занимался перевозкой туристов и теперь возвращался с доставки очередной группы. В его распоряжении имелся практически новый УАЗ-452 или «буханка», так что ехали с комфортом. Саня, понятно, уселся вперед и какое-то время говорил с Максом исключительно об их общих родственниках. Кто женился, кто здоров, а кто не очень, упоминали родившихся детей, чью-то бесконечную стройку, ремонт, и огород. Но когда речь зашла о плачевном состоянии здоровья какой-то очередной тети Поли, Саня глубоко вздохнул и рявкнул:

– Да я еще в садик ходил, когда говорили, что она одной ногой в могиле! Такие не умирают!

Макс рассмеялся и притормозил перед мостом, вдруг часто закивал и спросил:

– А ты ведь такого Вадима Зимина знаешь? Вы дружили вроде бы…

– Ну! Мы и сейчас дружим. Вадик нас до заповедника и подвозил неделю назад.

– Похоронили вчера, – выдохнул Макс.

У меня в эту секунду ком в глотке встал, и я закашлялся. Машина тем временем прошла мост и, миновав красные столбы вечно поднятого шлагбаума, поползла в горку.

– Ты шутишь что ли? – сипло сказал Саня.

– Какие шутки, на новом кладбище вчера закопали. Говорят, сгорел в машине… из деревни какой-то ехал! – ответил Макс.

Оставшиеся двадцать пять километров ехали молча. Только когда вылезли на перекрестке, где обычно собирались, прежде чем что-то затевать, Дима сказал:

– Надо придумать что говорить… если спросят!

– Если? – по-любому спросят! – рявкнул Леха.

– Будем говорить, как есть! Нас отвез – сам не поехал! – предложил я.

– Вадика жалко! – сухо выдохнул Саня. – Чё он с нами не поехал?!

Договорились созвониться позже и разошлись по домам. Не знаю кто и что себе думал тогда, а у меня все крутилась мысль о судьбе. О том, что дальше носа своего ничего мне не видно, и с кого спрашивать за то, что происходит с нами не по нашей воле? и кто этот «кто»?

Отец встретил меня вопросом: «Хорошо ли отдохнул?». А когда его чересчур обходительный и внимательный посыл стал приторно нарочитым, я сказал о том, что уже слышал про Вадика. Потом мы долго говорили о смерти. Отец приводил примеры из собственного опыта столкновения с ней, и все больше твердил о том, что ее познать нельзя, можно лишь принять ее факт. Притом, что познания эти рано или поздно станут доступны каждому. Философ – что с него возьмешь. Не будь он философом, смог бы сбросить ношу своих заслуг так легко? Смог бы пойти на вакансию сторожа с тем что привык к ответственности за несколько сотен человек? Смог бы не запить как все прочие, когда любимая женщина исчезает из его жизни как сон? Да, тогда сквозь пробитую брешь в моем юношеском мировоззрении я хорошо увидел, что мой отец очень сильный человек.

– Знаешь Ваня, а вчера вечером заходила Соня (мама Вадика). Спрашивала не видел ли я Вадима, и, может, он с вашим Ваней куда-то ушел, и что не может его найти. Тяжело ей сейчас, а мы ведь с ней рядом стояли буквально часов за шесть до этого…на кладбище, – говорил отец. – Вы бы сходили к ней как-нибудь, да и на могилу тоже, а Вань?

Я, помню, только кивал и думал, почему я ничего не чувствую. Больше размышляю о Леопольде и Роме, чем о смерти или о чем там еще положено размышлять в таких случаях?

На следующий день собрались вчетвером и поехали на кладбище. В гастрономе купили граненый стакан и четыре одноразовых, я прихватил бутылку «Кагора» (вернее, отец вручил, с тем что все равно будем что-то символически выпивать, так уж лучше «Кагор»). Кладбище было совсем новым – десятков пять могил, и на двадцати крайних холмы еще травой не поросли. Новый сосновый крест из прочей геометрии разметки выделялся сразу. Ну что, налили вина, и Вадику поставили, правда, хлеб забыли. Слов по случаю не нашлось. Поговорили как-то обычно, но натужно и глупо. И вроде и слезу пустить не грех, да внутри повода нет – не верится. Помню, я все на ромашки смотрел, ими весь холмик усыпан был. Ушли тогда быстро и полчаса не побыли, Саня только пару сигарет под венок сунул, вроде как «Вадику на потом», так и уехали.