Катерина Томина - Awakers. Пробудители. Том 2

– Не знаю, – его спутник чуть менее пьяный и куда более стойкий.

– Не знаю… – повторяет Трой. – Чем я хуже?

– Не знаю, – маленький Майк сдавленно сопит, перекинув его руку себе через плечо. – Может, ты слишком живой.

Он почти ничего не помнит о той ночи, только голубые прожилки на запястье прочно впились в память. Потом там будет красоваться тату с надписью «jamais», а сейчас Майк в пёстрой майке с пайетками и красных штанах трясёт древним мобильником и богом клянётся, что ничто так хорошо не помогает справиться с затянувшимся похмельем, как «что-нибудь цитрусовое».

– Какое цитрусовое? Лайм с текилой?

– Ну, там всякое… Апельсин. Лимон. Грейпфрут. Что-нибудь ещё.

– Ладно, – соглашается Трой. – Я мигом сгоняю, найду апельсин-лимон-грейпфрут. Что-нибудь ещё.

Саймон его зовут. Такой худенький, что смотреть жалко. Высокий, широкоплечий вроде, а худенький вплоть до болезненного. Чёрные волосы небрежно топорщатся из-за ушей, взгляд сонно блуждает по пыльным витринам с музыкальными дисками. Такой вежливый. Такой потерянный.

– …и вообще, согласись, мальчишки лучше девчонок, – рассуждает Трой на энной минуте их спонтанной беседы, когда забытый грейпфрут уже валяется в мусорке.

Новый знакомый продолжает вежливо улыбаться, несмотря на двусмысленность брошенной фразы, но это только подтверждает его собственные слова. Мальчишки по-любому лучше девчонок.

Трой вытирает руки о джинсы, достаёт пачку сигарет и ещё раз уточняет – причём голос его звучит так, будто он озвучивает мультик:

– На барабанах играешь, значит?

Годы спустя случается Том. Как раз между вторым туром и записью первого альбома. Том такой славный малый со своей гитарой и синтезатором, а ещё у Тома явно какая-то особая любовь к экспериментам с электричеством. Детектор соврать не даст. Бьёт разрядом за каждую мелкую ложь. И вопросы у Тома самые безобидные:

– Ты когда-нибудь влюблялся по уши?

– Нет, – Трой прыгает под неожиданным разрядом. Том морщится:

– Давай убавим?

– Нормально, давай ещё раз.

– Ты когда-нибудь влюблялся?

Разряд.

– Хм, язык говорит – нет, а пульс уверяет, что – да, – констатирует Том и добавляет доверительно: – Не переживай, я никому не скажу… Это Саймон?

– Что сразу Саймон?

– Ну это Майк говорит, что ты неравнодушен к барабанщикам…

– Майк – трепло, – фыркает он и добавляет нехотя: – Это не Саймон.

– Ладно, ладно, – разводит руками славный Том. – Ты же знаешь, мне можно рассказать, что бы там ни было.

– Да знаю… не знаю. Ничего не было, – Трой пожимает плечами и вздрагивает. – Я думал, это мыльные пузыри.

Это всё лето виновато. Оно началось ещё в апреле и теперь растянулось на полгода. Мы успели сгонять в тур, зацепили пару дождей по дороге и снова вернулись в эту дурацкую жару, которая застряла посреди города.

Раскалённый асфальт плавит резиновую подошву конверсов, мифические мошки бьются в истерике перед глазами… В октябре деревья шелестят янтарной листвой, земля дышит дождём – где-то там, в другом месте.

Это всё лето виновато и тот факт, что я ненавижу это время года.

– Том рассказывал, как у него как-то раз была девушка по имени Лето, и каждый раз, когда он говорил, что ненавидит лето, она принимала это как личное оскорбление. Так они и расстались, – Трой слизывает с запястья потёкший за пределы вафли клубничный сорбет.

– Да врёт он всё, твой Том, – огрызаюсь я.

Мороженое заканчивается в два укуса, утреннее солнце печёт спину.

– Ты был меньше! – пытается убедить меня Трой.

– Ничего я не был…

– Да реально, Сай! – он хватает меня за руку, тащит к первой попавшейся витрине, встаёт рядом и кивает на смутное отражение силуэтов. – Гляди, мы же почти вровнячка шли!

Может, он и прав, разница весьма ощутима.

– Вот признай, ты мне назло вымахал, да? – бурчит он раздосадованно. – Стоило отлучиться на чуть-чуть…

Мы не виделись три месяца. Почти четыре на самом деле, а значит, чуть больше, чем летние каникулы. У Троя короткая стрижка, короче, чем я когда-либо видел, и уже не красная. Ему совсем не идёт, хотя в остальном вид у него весьма сносный: отдохнувший, расслабленный.

– …хрена, в смысле, – его голос полон притворного возмущения. – Ты же барабанщик, тебя даже не видно за установкой! На хрена тебе быть таким красавцем? И вообще, куда тебе столько росту? Вот вы двое, вы две телевышки, вы с Томом.

Мы три месяца не виделись, а имя уже не первый раз всплывает за пару часов общения. Конечно, никто не считает.

Трой болтает свешенными с качелей ногами в ярких пляжных шлёпках и умоляет рассказать, что у меня нового.

Это всё Монти виноват, мой брат. Сначала измотал всем нервы своими выходками, а потом резко и без веских причин обратился в пай-мальчика. Маме на радость, которая складывает руки в умилении, когда речь заходит за её «взрослого мальчика». Мы так и не нашли общий язык, не сошлись пороками: у него – гордость, а у меня – зависть. Эти два плохо сочетаются вместе.

– Я с девчонкой одной встречался, – бросаю я грубовато.

Трой перестаёт болтать ногами.

– Охренеть! Ну и?

– Что и?

– Ну как вы с ней?

– Уже никак.

Трой вздыхает, шлёпок падает на пыльную землю, а он рассказывает про какие-то замки Луары, теребя край мятой футболки.

– Ты посеял мобильник? – перебиваю я, когда рассказ теряет смысл.

– Что?

– Я как-то позвонил, трубку взял какой-то мужик.

– А, да, я его отдал одному парню…

– На фига?

– Он мне был не нужен.

Я молчу.

– Я отправлял открытки, – оправдывается Трой. – Ты получил?

– Пару штук. Я же сказал, я съехал с квартиры.

– Жаль, они были красивые.

Он трётся плечом о качельную цепь, щурится на солнце.

– Так как её звали?

– Кого?

– Ну барышню твою, с которой ты встречался.

– Мэнди.

Трой, неисправимо и бесповоротно предсказуемый Трой, запрокидывает голову, смеётся и начинает петь:

– Well you came and you gave without taking

And I sent you away, oh Mandy…

Это всё город виноват. Город и море. Огромное, солёное и мокрое. И на кой чёрт оно сдалось, когда никто не купается толком, плескаются только как вяленые рыбы. Солнце уже клонится к горизонту, а жарко так, что я готов лечь и умереть. Умереть лишь для того, чтобы потом не вытряхивать весь этот оголтелый песок из волос и одежды.

– И долго ты теперь будешь на меня дуться? – спрашивает Трой, пока мы мочим ноги на пляже.