Катерина Томина - Awakers. Пробудители. Том 2

– Что, они там просто лежали ничейные!

– Это твои ничейные, а мои – черничные, я же специально просил моё не жрать!

– Мне можно, я курить бросил, что! – он, как обычно, бессовестно спекулирует отказом от дурной привычки, уворачиваясь от Майка, который пытается отшлёпать его кухонным полотенцем, приговаривая:

– Когда ты, наконец, треснешь, жопа ты надувная!

– Да ты вообще ходячая трата кексов! – он тычет Майка под рёбра. – Куда они в тебе деваются? Глисты съедают?

А Тому нравится, когда я вручаю кекс ему лично: вертит его в руках, разглядывает с нежностью и почти краснеет от удовольствия. В самом деле, не знаю, что он бросил, но Том в последнее время кажется младше. Мне даже стыдно, что не так давно я его почти ненавидел, потому что Том внезапно притихший, безобидный. Поэтому я вручаю ему кексы лично и улыбаюсь в ответ.

– Что за дрянь?! – орёт Майк через всю кухню. – Сай, что с кофе?

Разумеется, за кофе тоже отвечаю я.

– А что с ним?

– У него дрянной вкус.

– Правда дрянной… – я отплёвываюсь над раковиной, Майк слизывает с ладони пригоршню сахара:

– Фу, будто перцу насыпали.

– Красного.

Я смотрю на ровный ряд баночек с приправами, Майк смотрит на кофеварку. Я смотрю на Майка, Майк смотрит на меня. А потом орёт через всю кухню:

– Гордон, твою мать!

– Эти двое сведут меня с ума, – жалуюсь я Ральфу. – У них теперь бои за кексы, ей-богу. На них не напасёшься.

– Всыпь им снотворного, – предлагает он, не всерьёз конечно.

– Я уже об этом думал.

– Тяжёлый случай.

– Тяжёлый.

– Я бы пригласил тебя переехать к себе, но…

Мы оба качаем головами, понимая, что этих «но» слишком много.

– К тому же ты же не можешь их бросить, – продолжает он рассудительно. – Они друг друга добьют.

– Скорее съедят.

Ральф понимающе улыбается. Ему ничего не надо объяснять. Он сам понимает, что мне нравится жить с этими двумя. А сойти с ума не так уж страшно.

В ноябре идёт первый снег. Несколько дней подряд. Расстилается белой поляной вокруг нашего дома. Ральф говорит, что давно такого не было. А я давно такого не видел. Прячу руки в карманах и пытаюсь сдержать улыбку. Впрочем, неужели зазорно мечтать о снеге? Том вон ничуть не стесняется: сидит в картонной коробке и с довольным видом ловит снежинки на язык. Трой всю жизнь провёл в пляжном городке под горячим солнцем – так и носится в кедах; ноги потом мокрые, и носки Майка с ними. Ральф бережно, почти по-отечески, кладёт ему руки на плечи и объясняет, что пора заводить новую обувь по погоде.

– Простынешь, голос пропадёт, – аргументирует он.

Конечно, в итоге простывает Ральф.

И потом на этих снимках, которые вошли в историю как «наши первые промофото!», только Майк выглядит как Майк – со своими идеальными локонами и небрежным взглядом. Глаза у него очень большие, вообще они и в жизни такие, но это не так заметно. По крайней мере, я не замечал, а теперь, глядя на снимок с Майком с этими большими тёмно-карими глазами, я думаю, что Трой был прав – он в самом деле симпатичный.

У Ральфа красный нос (опять простыл) и совершенно измотанный вид (потому что учёба), а статичное изображение ни черта не передаёт тёплого, ненавязчивого обаяния.

Трой не загорелый, пухлощёкий; ни макияжа, ни краски на волосах. Хорошенький, как мультяшка, со своими длиннющими ресницами и ямочками. Смазливый. Его всё порываются отобрать у нас и распихать по молодёжным каталогам.

У меня счастливый вид. Сам какой-то нескладный – хуже, чем в зеркале, – и поза вечно неуклюжая, зато вид счастливый. На каждой божьей фотке.

Однажды звонит Том и тихим, скромным голосом сообщает, что нашёл компанию, которая готова подписать с нами контракт на запись альбома.

Однако прежде чем продолжить, я должен кое-что рассказать про Тома.

Том вообще любитель плести небылицы. Причём делает он это с таким невинным видом, будто всё от первого до последнего слова – чистейшая правда. Если мы когда-нибудь кого-нибудь случайно убьём и закопаем, то на допрос отправим его. Я уверен, он и детектор лжи обойдёт, такой весь невинный Том со своими честными шоколадными глазами, обезоруживающе встрёпанной макушкой и умилительной ямочкой на подбородке. Хотя я надеюсь, что он просто хороший лжец, потому что если он в самом деле верит в собственные россказни, тогда у парня серьёзные проблемы.

Как-то раз он рассказывает, что его полное имя – Том Риддл.

– Да брось! – я смеюсь, желая от всего сердца, чтобы это было правдой, потому что иначе… Ну вы знаете, некоторые шутки хороши, потому что остроумны, а другие от того, что они – правда.

Коллеги смотрят на меня с недоумением, не понимая, что за смешинка мне в рот попала.

– Ну как в «Гарри Поттере», Вольдеморта так звали, – пытаюсь пояснить я.

Трой прикрывает рот рукой и зловеще шепчет:

– Тот, кого нельзя называть!

– Да нет, – Том тоже веселится. – Можно! Не Риддл, не как «загадка», а Ридел. Это из немецкого.

– Всё равно одно и то же, – не унимаюсь я. – Тебя небось в школе били.

– О да! – радостно подхватывает он, сверкая глазами. – Но я хорошо держал удар и давал сдачи.

Ладно, у него был шанс показать себя в драке, но я всё равно окидываю скептическим взглядом узкие плечи, тонкие запястья и деликатные, белые, как фарфор, кулаки.

– Я был крупным ребёнком, – заверяет он с той же невинной улыбкой. – И наглым.

В этот раз я правда хочу ему не верить. Я надеюсь, что хотя бы про драки он соврал, потому что, если людям достаточно одного имени, чтобы кого-то ненавидеть, я не знаю, в каком мире мы живём. А Том успокаивает, прибегая к какой-то странной логике, которая не поддаётся моему пониманию.

– Он же злодей, Вольдеморт этот. Это хорошо, когда дети не любят злодеев и защищают героев, да?

Наверное, парня правда уронили в детстве.

Том уверяет, что родился 29 февраля.

– В ночь с 29-го на 1 марта, – продолжает он таким голосом, будто страшилку рассказывает.

– По статистике, ночью обычно рождаются девчонки, – сам не знаю, какой чёрт меня за язык дёрнул. Вычитал где-то этот дурацкий факт.

– Выходит, что мне сейчас пять лет.

– Так ты несовершеннолетний, – возмущается Майк. – Давай обратно пиво.

Том победно выставляет указательный палец вверх.

– Вот для таких случаев я специально подкупил нужных людей, чтобы мне в правах прописали 1 марта датой рождения. Но я всё равно праздную 29 февраля. Так что технически я тут самый старший, – дразнится он.

– Я думал, вы с Ральфом ровесники, – невинно предполагаю я.