Катерина Томина - Awakers. Пробудители. Том 2

– Терапия не позволяет?

Я легонько шлёпаю его по щеке тыльной стороной ладони, хватаю за подмышки и притягиваю к себе, как тряпичную куклу:

– Дурак ты…

Нет, мне хватало физического контакта в последнее время, не то чтобы он мне остро необходим в жизни. Но мама вечно норовит поправить волосы, и Мэнди… Само собой, Мэнди, у нас было много контакта. Но это другое, совсем другое – это Трой, и я сам не понимаю, как эти острые лопатки, угловатые плечи могут приносить столько комфорта и умиротворения.

– Тощий пьяный дурак.

Он завис в неуклюжей позе, голова где-то в области груди, и, если хорошо скосить глаза, видно кусок его счастливой улыбки и ямочку на щеке.

– Я знаю, что тебе надо, – бормочет он заплетающимся языком. – Идём.

Через два квартала мы стоим перед надписью «Пироги и печенья: сделай сам». Закрыто.

У меня уже ноют ноги: после клуба и всей беготни страшно представить, что будет завтра. То есть мы два квартала топали пешком – Трой ещё и босиком, – а тут закрыто. Я смотрю на вывеску, на часы, снова на вывеску и медленно прихожу к мысли, что уже далеко за полночь.

– Закрыто, – тупо читаю я по буквам. – На фига мы припёрлись?

– Ну да… Сегодня закрыто, а завтра ты придёшь, испечёшь свою порцию печенья и будешь в порядке, – его слова звучат на удивление связно. – Не нужно тебе никакое управление гневом, ты же няшечка, Саймон! Ты самый добрый на свете!

– Предлагаешь променять мою терапию на кулинарные курсы?

– Ты любишь готовить.

Как удивилась бы мама… А я сам столько месяцев сковородку в руки не брал.

– И что теперь? – недоумеваю я.

– А-а-а-а, теперь вырублюсь с минуты на минуту, – признаётся он, пошатываясь, и я снова удивляюсь, как ему удаётся выдать такую здравую и связную мысль.

– Ну да, ты прав, – смеюсь я, – ты, как всегда, прав.

«…Иногда бывает так, что у людей есть предрасположенность к определённым видам поведения. Иногда это просто накопившийся груз эмоций, – пытаются донести до нас по ходу терапии. – Порой для срыва достаточно одного события, которое может пройти не замеченным для окружающих…»

– Я точно знаю, что тебе нужно, – объявляет Трой на следующий вечер, пока мы оба страдаем от похмелья, растянувшегося на целый день.

Через неделю мы собираем вещи и сваливаем из города.

Всем пришлось бросить что-то старое, чтобы начать что-то новое.

Ральф бросил учёбу.

Майк бросил учёбу и пить. Причём первое происходило со скандалом дома, а второе – под наше всеобщее молчаливое одобрение. Так что пьёт Майк теперь гораздо реже: без фанатизма к трезвому образу жизни, но достаточно в меру, чтобы все вздохнули с облегчением.

Трой бросил курить. Снова. В своей обычной троевской манере – без терапии, без никотинового пластыря или жвачки; не постепенно снижая количество сигарет в день, а просто раз и всё. Сказал: «Это последняя сигарета», – докурил и бросил. Это Том ему рассказывает, что так не бросают, а Майк делает ставки на то, когда он сорвётся. А Трой берёт и не срывается.

Никто не срывается.

– Ты же небось ни разу валик в руках не держал, – Майк недоверчиво косится на Троя, когда тот в первый раз берётся за инструмент.

– Не держал, – признаётся Трой и красит стену. Ровно красит, любо-дорого смотреть. Новый цвет приятно ложится на шершавую поверхность, оставляя за собой специфический запах.

Майк тоже помогает: стоит смотрит, чтобы всё было как положено.

– Где ты так насобачился краской орудовать?

– Это в генах, – усмехается Трой. – Думал, у сына художницы руки из жопы растут?

– А-а-а, ну да, ну да, – заключает Майк и смотрит дальше, пока Трой его не одёргивает:

– Так и будешь стоять? Давай бери гитару, спой что-нибудь.

А я, мне тоже надо чем-то себя занять. Я иду в магазин, закупаюсь продуктами и пеку первую порцию кексов.

Вечером Том притаскивает черепашку в аквариуме в подарок на новоселье. Обычная черепашка: ни мутант, ни ниндзя. Перебирает лапками неторопливо, а взгляд такой хитрый, будто чего-то задумала.

– Какая у вас красивая стена, – говорит Том, с любопытством разглядывая труды Троя.

Не знаю, что бросил Том, но в последнее время он внезапно какой-то скромный, робкий почти что. Я вручаю ему кекс, мы вчетвером садимся на диван и смотрим на стену.

– Я такую игру придумал, – говорит Том. – Представь, что сидишь в тёмной комнате, пристёгнутый к стулу. Темно вообще, ни зги не видно: ни часов никаких, ни звуков. Тишина и пустота, короче. Суть в том, чтобы просидеть вот так пять минут, и – внимание! – в любой момент тебя может шарахнуть электрическим разрядом. Не насмерть, конечно, но так – ощутимо. Всего один раз, в любое время.

– А может и не шарахнуть? – предполагает Трой.

Том думает, кивает:

– Может и не шарахнуть, да. Вся суть в ожидании.

Мне нравится переезжать. Первое время всё выглядит как декорация. Это освежает.

У мальчишек носки должны валяться по углам, пивные бутылки, в конце концов, и травка расти на подоконнике. У нас подставки для кружек в тон шторам, витая вешалка для полотенец и бесконечный запас кексов на кухне. Но двери настолько пропахли морилкой, что мы больше времени проводим снаружи, чем внутри. Плевать на холод.

– У вас есть кружки без котиков? – комментирует Ральф, хлюпая покрасневшим носом.

– А смысл? – удивляется Трой, которому было доверено самостоятельно выбрать посуду, и теперь все мы пьём чай из усатых морд.

Майк в перчатках с обрезанными пальцами бренчит на гитаре Here Comes the Sun, сидя на ступеньках веранды под заворожённым взглядом Тома. Трой раскачивается на стуле, подпевает, греет руки над чайником, страшно гиперактивный на всех этих углеводах и кофеине; довольный. Соседи точно думают, что мы – либо шайка наркоманов, либо какая-нибудь секта. Потому что с какой ещё стати мальчишкам собираться оравой на веранде с ровной стопочкой свежеиспечённых кексов, петь песни под гитару и ржать? Да чёрт с ним, я и сам порой думаю, что мы либо шайка наркоманов, либо какая-нибудь секта.

Просто нам всем пришлось что-то бросить.

– Гордон, ты опять стащил мои носки?! – орёт Майк через полдома.

Конечно, Трой не слышит – наушники поглощают 99 процентов звука.

– Он в них поёт, – успокаиваю я.

– В куда? – он хлопает мокрыми ресницами, вода с мокрых волос капает на футболку, на пол.

Я сочувственно хлопаю его по плечу:

– Смирись.

Мы что-то играем, что-то пишем. Мы чего-то ждём.

– Мне иногда нравится брать чужие вещи, – признаётся Трой. – Ну знаешь…

Ещё как знаю.

– Я заметил, да.

– Брать и не возвращать.

Я правда заметил. Трою нравится брать чужие вещи и раздавать свои.

– Гордон, ты опять сожрал мои кексы! – орёт Майк через всю гостиную.