Марина Зайцева - Ледяной ксилофон. Проза XXI века

Маша не могла долго находиться в подвешенном состоянии, или между небом и землёй. Её фанатичное упрямство и безнадёжно ежедневное хождение в шестой класс, не имеющей ни парты, ни учебных принадлежностей, наверное, у многих здравомыслящих учителей вызывало не только жалость к девчонке, но и желание как-то разрешить эту парадоксальную ситуацию. К тому же Маша посещала все уроки, выполняла домашние задания, хотя у неё их никто не спрашивал и не проверял. И к доске её не вызывали. Тринадцатилетнюю девочку превратили в форменного изгоя. Но нашлись всё-таки доброхоты, «просигналившие» в районе.

И вот, после трёхнедельного противостояния, Маше вдруг было разрешено учиться в шестом классе, так сказать, «условно» – до окончания первой четверти.

«Если по итогам успеваемости она получит „неуды“ по неаттестованным предметам, её уже силой пересадят в пятый класс. А будет продолжать упрямиться, вообще отстранят от занятий и отправят в известное спецучреждение – для трудновоспитуемых», – такую суровую тираду, опустив глаза, Маша выслушала, стоя в кабинете директора.

От услышанного, – не от того, что пугали колонией, а от того, что Маше разрешили учиться в её классе, – она вдруг разразилась бурным рыданиями, с судорожной икотой и громкими всхлипами, вперемешку со слезами и соплями. Она размазывала их по лицу кулаками – за неимением носового платка. Не ожидавший от ученицы такой бурной реакции на его слова, директор быстро вынул из кармана и дал свой, а завуч суетливо налил воды из графина и сунул стакан ей под нос. Наконец-то закончились её многодневные душевные пытки. Ей выдали все полагающиеся учебники и остальные принадлежности.

После того, когда Маше разрешили учиться в шестом классе, произошли ещё и другие, не менее важные события. И, вероятно, Машкина история вкупе с другими, тоже сыграла немаловажную роль в дальнейшей жизни нашего интерната.

В последних числах сентября в школу-интернат неожиданно нагрянула инспекторская проверка, да не районная, – а из области! В отдельный кабинет по очереди начали вызывать старших ребят. За плотными дверями с ними проводились долгие беседы по душам… В школе сразу как-то все притихли, почти не шумели не озорничали. И вот по интернату поползли слухи, что снимают директора с завучем, и вообще всех учителей – поголовно! А на Бурова вроде даже завели уголовное дело – за его «антивоспитательные методы», а проще говоря, – за избиения воспитанников. Вот и отлились коту мышкины слёзки!

Жаль, что Машин любимый друг, Толик-певец, с которым она едва только успела подружиться, когда только приехала в интернат, и даже привязаться к нему, как к родственной душе, не дождался этого дня – в самом начале лета директор отправил его в спецколонию. Почти все слухи подтвердились. Директора сняли. Но только не удалось точно узнать, что стало с физруком. Вроде бы его судили…

А в конце первой четверти у нас появился новый директор со своим коллективом учителей. Машино личное дело долго изучалось. Оно вызвало удивление, недоумение и долгие споры. Не каждый раз встретишь в школе такую ситуацию с такой ученицей. Но, в итоге, единодушно согласились с решением прежнего директора: оставить всё, как есть – до конца четверти. Но Маша потом удивила всех – и учителей, и одноклассников. Но, наверное, больше всех – себя. Она практически на четыре и пять закончила первую четверть. И считалась бы в своём классе одной из хорошистов. Если бы… Если бы не две тройки – по математике и немецкому в табеле. Но это ведь были тройки, а не двойки!

Девочка одержала победу и над трудными предметами и, главное, над собой. Все убедились, что у неё есть характер – и ещё какой! А эти драгоценные тройки были по значимости весомее всех в мире пятёрок! Её оставили в шестом классе уже на законных основаниях. Учебный год она закончила всего только с одной тройкой – по ненавистной математике. По немецкому сначала всё было спорно. Она получила тройки в двух первых четвертях. Зато две четвёрки – в третьей и последней – решили судьбу годовой оценки. И, понятно же всем, – конечно, она перешла в седьмой класс, как и все нормальные одноклассники.

Машке нравилось носить всё мальчишечье. В такой одежде она безотчётно чувствовала себя всегда более защищённой и уверенной (впоследствии она с удивлением открыла, что и в тёмных очках тоже чувствует себя более уверенно!). Платьями юбкам она предпочитала шаровары, лыжные штаны, а кофточкам и блузкам – свитера, тужурки и курточки. Вместо платков и шарфов на её голове всегда красовались спортивные шапки или береты. И вот однажды её осенило новое желание – носить форменную фуражку. К тому времени школьные мундиры уже поменяли на форму нового образца.

Склад потребовалось освободить от имущества, превратившегося теперь в ненужный хлам, – а это были школьные фуражки в огромном количестве (которые и не украдёшь, и не продашь никому…). И чтобы, – пусть даже потерявшее своё назначение, – добро зря не пропадало, его выдали поголовно всем нашим мальчишкам. А поскольку их раздавали всем желающим, Машка тоже попросила себе фуражку.

Кастелянша, в этот раз без вопросов, не удивление быстро и охотно удовлетворила её просьбу. Сначала Маша взяла фуражку для того, что если вдруг когда-нибудь поедет домой – навестить младшего брата, – то вот и будет ему подарок. Сунув под мышку легко и даром доставшийся трофей, быстро понесла его к себе в спальную комнату, чтобы спрятать в свой домашний чемоданчик-«балетку». В это время там, на её счастье, никого из девчонок не было.

Девчонка встала перед зеркальной дверцей комнатного шифоньера и примерила фуражку, тщетно стараясь спрятать под неё свои рыжие вьющиеся непокорные волосы. На неё из зеркала как будто смотрел брат-близнец. Хм… Странно… А ведь фуражка очень шла ей, была к лицу. Она долго разглядывала себя в зеркале, надевая её то прямо, то набекрень, то сдвигая на лоб, то на самые брови, то на темя. Опускала ремешок под подбородок и снова водружала на козырёк. И со вздохом сожаления подумала: плохо, что она не мальчишка… Она показалась себе даже вполне симпатичной, похожей на гимназиста из какой-то книжки. «Как Петя Бачей!» – Вдруг осенила её мысль об отдалённом внешнем сходстве с главным героем кинофильма «Белеет парус одинокий» писателя Катаева (книгу она прочитала намного раньше). Машка вдоволь налюбовалась своим отражением в зеркале, пока в комнате не было любопытствующих глаз и лишних дурацких вопросов. Наконец сняв с головы фуражку, она стала внимательно и подробно изучать со всех сторон предмет своей совсем нечаянно и счастливо воплощённой мечты.

Фуражка была абсолютно новенькая, ещё пахнущая нафталином (от моли). Её серая, – идеально круглая и твёрдая поверхность, – была слегка шероховатой и приятной на ощупь. По внешней границе окружности упругого донышка, тульи и околыша, окаймляя их, проходил белый тонкий кант. Спереди к околышу крепился черный блестящий лакированный козырек, с оловянными пуговицами по бокам, чтобы на них держался черный, и тоже лакированный, узкий ремешок. А точно в центре его красовалась небольшая латунная, кокарда, в виде буквы «Ш» сверху раскрытой книги.