Марина Зайцева - Ледяной ксилофон. Проза XXI века

Круглая верхушка сопки, издали похожая на меховую шапку, была густо покрыта хвойным лесом. Точнее сказать, там росли только лиственницы. Это было в диковинку для неё: ведь на материке она знала только сосновый и еловый лес. Правда, когда они жили на Урале, там она увидела пихтовый лес. Пихты были очень красивы: с густой голубоватой хвоей с длинными мягкими иглами. А шишки были липкими и очень приятно пахли смолой. В этом месте лес не был спилен рабочими леспромхоза лишь потому, что сопка имела очень крутой, почти отвесный склон. Трелёвочные тракторы не могли к нему подобраться, рискуя опрокинуться и кубарем свалиться вниз. Лера уже слыхала о таком страшном случае, – когда взбирающийся по крутому склону деляны трактор опрокинулся вместе с трактористом, который погиб на месте. Но лес на верхушке не вырубили ещё по одной важной причине: он оберегал ручеёк от летнего пересыхания.

А вода, летом питающая его, нужна была лесорубам для того, чтобы сплавлять лес, не тратя средства и время на перевозку его лесовозами. Для этого в леспромхозе был сооружён недорогой, успешно работающий способ сплава леса: каскад небольших накопителей воды – деревянных плотин.

От плотины, которую впервые и неожиданно для себя обнаружила Лера, в густой лесной чаще вдоль широкой промоины на дне ручья, в обе стороны, вверх и вниз, змеилась хорошо натоптанная – до влажной земляной черноты— тропинка. Любознательная от природы девчонка за несколько дней постепенно (пока коровы мирно паслись на просторной лужайке на склоне сопки) прошла туда и сюда по этой тропе, обследовав течение ручья от самого верха до низа – и обратно.

Девочку поразило удивительное открытие! Оказалось, что этот ручей, текущий небольшой струйкой, был дном глинистой промоины, прорытой в теле сопки огромными массами воды. Ручей с вершины сопки до её слияния с рекой в низине – тянулся километра на три. И на всём протяжении через равные промежутки он был перегорожен одинаковыми плотинами.

Лера постепенно насчитала их целых восемь штук. По течению ручья, на месте, где стояла плотина, промоина с ручьём резко расширялась в обе стороны – примерно метров на пять. И всё это сооружение напоминало огромный деревянный трёхстенный сруб, или короб, – в форме буквы П. «Сруб» был сложен из толстенных брёвен – в точности, как стены обычного деревянного дома. Лера догадалась, что брёвна служили для защиты плотины от разрушения при сплаве и от постоянного осыпания грунта с сопки. В открытую часть этого водоёма сверху свободно втекала вода.

Третья стена перегораживала ручей ровно поперёк. Она была сложена из толстых деревянных брусьев, но не круглых, как на боковых стенах плотины, а из прямоугольных, гладко оструганных со всех сторон. Брусья вертикально лежали друг на друге и плотно и прилегали дальними концами с обоих сторон к стенам плотины, были у задних стен нанизанные на толстые железные штыри. В самом центре поперечной стены в закрытом виде они были похожи на двухстворчатые ворота. Лера поняла, что это и есть шлюз.

Оказавшись здесь, она увидела, что эта плотина была уже подготовлена для следующего приема воды с брёвнами. Очевидно, шлюз открывали недавно. Брусья до самого верха были мокрые, а на дне настила скопилось ещё совсем немного воды. Наглухо закрытые без единого, даже малюсенького просвета, разбухшие от постоянной сырости, они не давали воде просачиваться вниз. Так плотина постепенно заполнялась.

Дно сооружения представляло собой плотный деревянный настил – тоже устланный толстыми плахами из лиственницы. От многолетней непрерывной работы дно постепенно стало гладким и скользким, как мокрый паркет, – отшлифованное тысячами и тысячами шероховатых бревен вместе с лавиной воды и камней, спускающихся по нему дважды в день. Настил покато спускался в сторону течения, метров на восемь в длину (может, и больше), а снаружи, прямо за шлюзом, продолжался ещё метра на два.

Через верх переполненных шлюзов во всю их ширину, перетекали широкие струи воды. Они падали на внешний настил – и дальше стремительным – водопадом высотой до полутора-двух метров – обрушивались на дно ручья. Под настилами, от периодически обрушивающихся водяных масс и брёвен, со временем образовались широченные, никем не измеренной глубины ямы с тёмной, непроницаемой – и от того немного жутковатой – водой. Эти ямы напоминали впечатлительной Лере сказочные омуты с картин художника Васнецова. Только отважные поселковые мальчишки бесстрашно ныряли в эти омуты, еле достигая дна: вода накрывала их «с головкой».

Любопытная пастушка, совсем забыв про своих бурёнок, продолжала внимательно исследовать плотины. Почти каждый день приходя сюда, Лера досконально изучила их устройство. Плотины было несложными, построены все одинаково, по одному типу – «как близнецы-братья». Принцип их действия состоял из накопления и спуска воды через шлюзы, которые запирались и открывались при помощи человеческих рук.

Однажды возле плотины она невзначай увидела, едва не столкнувшись с ним, Чи Ки Бона – старого корейца, плотинщика и хозяина лесной сторожки. От страха попятилась в заросли. На её счастье, похоже, он девчонку не заметил. Хотя не раз видел эту пигалицу-пастушку неподалёку на зелёных склонах пастбищ, управляющейся с огромным стадом коров. Притаившись за густым кустом бузины, почти не дыша, – чтобы не шелохнулся ни один листок на ветке, – Лера стала осторожно наблюдать за его действиями.

Украдкой подглядывая за Чи Ки Боном, она успела его внимательно рассмотреть. Хотя со стороны он оказался не таким уж страшным – совсем не похожим на того, каким его изображали местные мальчишки. Но Лера всё равно теперь и потом – по непонятной причине его боялась. Это был таинственный и молчаливый, согбенный, почти древний старичок, (таким, по крайней мере, он выглядел в глазах двенадцатилетней девочки), очень небольшого (всего на полголовы выше Леры) росточка, кривоногий и сутулый – в точности как Маленький Мук из сказки Гауфа.

Но больше всего, по ее мнению, он был удивительно похож на таёжника и следопыта Дерсу Узала – с иллюстрации из известной повести писателя Владимира Арсеньева. У Чи Ки Бона была такая же седая (даже с каким-то желтоватым отливом) – реденькая и коротенькая, какая-то козлиная, бородёнка, покрывавшая его сморщенное лицо, как кора старого дерева, – и такое же тёмное: почти коричневого цвета.

В это время он как раз работал над возведением очередного запорного устройства. Самого сброса воды она, к её большой досаде, опять не застала – увидела только мокрые боковые стены и брусья створок шлюза, вывернутые наружу – в сторону течения ручья, свободно болтавшиеся у пристенных вертикальных брусьев над настилом плотины, напоминавшие рыбины, вплотную нанизанную на кукан.