Валерий Коновалов - Прѣльсть. Back to the USSR

Граждане, до этого равнодушные к отчетам с пленумов и съездов, в одночасье превратились в слушателей, читателей и даже ораторов. Такое явление, как пикейные жилеты, стало массовым. Шла стремительная политизация городского населения. Атмосфера того времени нашла своё отражение в рассказе «Раввин».

В стране полным ходом шла перестройка. Началась антиалкогольная кампания, и водка, окончательно превратившись в твердую валюту, стала приниматься в качестве оплаты за услуги. Нельзя сказать, что эта кампания оставила в душе Чкалова негативный след. Да, были шумные очереди в винных магазинах, прилавки приходилось брать с боем – и только. В то время его больше заботило, как прокормить семью, дать образование детям, а что касается выпивки, то в мебельной «стенке» у него всегда стояли две-три бутылки финского ликёра, которые покупались при каждом удобном случае. Он и сам иногда готовил такой «ликёрчик». Для этого необходимы были лишь два ингредиента: водка и сироп от варенья. Получалась густая жидкость, отливающая в бокале вишнёвым цветом. Подружка, которую он пригласил в гости, пока жена лежала в роддоме, поделилась впечатлением от такого «финского» ликёра: «Да-а… О-очень вкусно! Умеют же они делать. Класс!»

Этот «класс!» нашёл своё отражение и в программах передач на телевидении, где говорящие головы «заряжали» хлорированную воду из крана, придавая ей небывалые целебные свойства, гипнотизеры одним лишь взглядом валили с ног столпившихся на сцене женщин серьезного возраста (при этом Чкалов не помнит ни одного случая, когда кому-либо из упавших потребовались услуги травматолога), округлыми движениями рук, похожими на пантомиму, кудесники изымали из организма прикованных к экрану граждан «отрицательную энергию» и попутно всё, изъятие чего жаждали наивные души: грыжу, онкологию, радикулит, импотенцию… Всё это за ненадобностью стряхивалось тут же, под ноги работников телевидения, находившихся за кадром. Изменой и приворотом занимались другие «специалисты». Вера во всю эту чудодейственную хрень зиждилась на доверии к государственным СМИ: раз по ящику показывают – дело верное. А чем ещё можно объяснить массовое помешательство? Накопившеюся за семьдесят лет усталостью от пропаганды воинствующего атеизма? Сейчас мы пишем об этом с иронией, и может сложиться впечатление, что помешательство это коснулось лишь необразованной или отчаявшейся части населения, но это не совсем так. По крайней мере, не только мама Чкалова, пожилая женщина, страдавшая многими недугами, но и он, человек с образованием, ставил стакан перед телевизором, руководствуясь принципом: худа не будет, а вдруг и дивиденды какие получишь. Когда пришло отрезвление, кудесники отправились на гастроли в другие страны, где также пытались смущать доверчивую публику, но, кажется, звёздный час их был лишь в России – в годы неразберихи и смуты.

Газеты и журналы стали самыми востребованными источниками информации. Образованное столичное общество разделилось на два лагеря – «демократов» и «патриотов». У каждого направления были свои СМИ. Чкалов с удивлением узнал, что журнал «Огонёк», с обложек которого на читателя обычно смотрели представители рабочих профессий – доярки и монтажники, стал «рупором перестройки», а «толстый» журнал с одиозным названием «Молодая гвардия» – оплотом «реакции». Теперь и бывшие антисоветчики оказались по разные стороны баррикад, причём взаимная неприязнь их друг к другу была сильнее той, которую все они когда-то питали к власти.

Не остался в стороне от процесса и Чкалов – политизировался. Началось всё с его визита к товарищу, Игорю Ивановичу, у которого застал он незнакомого молодого человека, прекрасно разбирающегося, как показалось ему, в земельных отношениях в России с незапамятных времен. Гость очень складно рассуждал о вреде, нанесенном сельскому хозяйству варварским использованием химикатов, каком-то «гумосе», сословиях в царской России, Ельцине, Лигачеве, Высоцком… Чкалов был очарован им, хотя некоторые мнения незнакомца показались ему слишком неожиданными. Например, в отличие от Чкалова, который, как и многие в то время, сочувствовал Ельцину, молодой человек утверждал, что деятельность последнего наносит России вред. В его высказываниях даже слышались нотки сочувствия коммунистам, что образованной публикой тогда считалось моветоном, не раз упоминалось общество «Память», якобы исповедовавшее идеи самобытности русской нации, развитию которой мешали и продолжают мешать какие-то масоны, в доказательство приводились примеры, казавшиеся бесспорными… Всё было так гладко, так убедительно, как гладко и убедительно лилась речь незнакомца. От внимания Чкалова не ускользнуло и то, что масонов молодой человек несколько раз назвал «жидомасонами». Совсем экзотичным было утверждение, что русских детей некоторые злонамеренные силы спаивают обыкновенным кефиром, который Чкалов, как и многие граждане, считал продуктом, полезным для здоровья. Самым интересным было то, что молодой человек нёс вовсе не отсебятину, а ссылался на авторитеты – в частности на академика Углова, ещё в 1983-м году выступившего со своим культовым докладом «Алкоголь и мозг». В общем, этот почти энциклопедических знаний юноша произвел на Чкалова хоть и неожиданное, но благоприятное впечатление. Он говорил правильным языком, к собеседнику относился с симпатией, был чисто и со вкусом одет. Чкалов узнал, что в обществе есть люди, исповедующие идею, которой он подспудно сочувствовал, – идею русского национализма.

В следующий раз гостем Игоря был Саша Гудин – член Совета «Скреп». Он был в чёрной рубашке военизированного покроя и брюках галифе. В лагере противников называли «скреповцев» чернорубашечниками и черносотенцами, сами же они объясняли черный цвет цветом монашества. Хозяин и гости сидели за столом и пили чай (Общество пропагандировало трезвый образ жизни). На этот раз беседа уже откровенно имела характер пропаганды. Как и его предшественник, Саша производил впечатление человека крайне компетентного, также говорил об истории землепашества, о взаимоотношении сословий, делая акцент на роли «инородцев» в царской и современной России.

То, что говорил Гудин, продолжало рушить некоторые представления Чкалова. Например, о творчестве Владимира Высоцкого, кумира миллионов, главного фрондёра того времени (круче были только диссиденты), он отзывался критически. «Ну как же, – мягко возражал Игорёк, – ведь Высоцкий считается выразителем русского духа». – « Да, – соглашался Саша, – но не всегда в лучших его проявлениях». Это было странно, ведь склонность к напитку Чкалов считал не только подтверждением безудержности русского характера, но ещё и сопротивлением системе, доказательством того, что реальный русский человек – вовсе не советский, не тот, каким его рисовали идеологи: он непослушен, свободен, склонен к бунтарству, и водка – это своеобразный выход из этой несвободы. За всем, о чём говорил Гудин, проглядывалась очевидная цель: он агитировал друзей вступить в Общество. Те же, будучи людьми осторожными, давать обещания не спешили. Видя, что усилия его не приносят желаемых результатов, Саша наконец сказал: