Айслан Балган - Боль. Сборник рассказов

На третьем часу я заснул…

«Молоде-ец-ц-ц… ты с-с-справился…» – услышал я пищащий голосок. Его свист исходил, как эхо – с разных сторон с разной интенсивностью и громкостью.

Я оказался в белом, молочном пространстве. На мне была серебристая, обтягивающая одежда. На спине находилась плетеная корзина со стрелами. Руки держали лук. Я прицелился в белый горизонт, сощурился. Куда я стрелял – в никуда?

«Олень» – услышал я властный, низкий голос, завибрировавший в пустоте. Я опустил лук и с удивлением поглядел по сторонам.

«Джигаго».

Я услышал собственное имя, отчего меня передёрнуло. Это имя вызвало у меня отвращение. Ещё одна причина презирать отца. Оно означало, что я скунс. Я нюхал подмышки, ноги, проверял чистоплотность рта, но не находил вони. Я с гневом спросил отца, с трудом сдержавшись от криков, почему он назвал меня скунсом. Отец сказал, что такой сын заслуживает такого имени. Я взбесился, сжал руки, вонзив ногти в мякоть ладоней, расшвырял предметы в доме и вышел на воздух. С отцом сидела мать, и со страхом в прослезившихся, влажных глазах наблюдала за мной. Столько боли появилось в её взгляде, когда я сломал её любимую вазу, что я вздрогнул, ощутив её энергетику. Мне стало не по себе. И я с презрением смотрел на сверстников, обзывающих меня «вонючкой». В один вечер они облили меня помоями и надели настоящую тёмно-белую шкуру скунса. За этот поступок они получали тумаков от родителей и от моего отца. Но шрам, оставленный на душе, прибавился. У меня появился ещё один повод умолять отца сменить мне имя. Я пытался избегать общения с народом и со сверстниками, потому что «Джигаго» отпугивало меня. Мои уши резало это слово, и я со страхом бы убежал в лес. Я просил прохожих не называть меня так, но они смеялись сильнее от жалких просьб.

«Джигаго».

– НЕ ГОВОРИ ЭТОГО ИМЕНИ! – закричал я в белое пространство, и оно задрожало, как стекло.

Повисла тишина, а гневное выражение лица не пропадало.

– СЛЫШИШЬ?! НЕ ГОВОРИ!

На этот раз крик застыл эхом, врезаясь об невидимые стенки, разгоняясь в пространстве и пустоте. Человек, если он существовал в «белом ничто», на другом конце услышал бы мой крик, болезненный и горький. Я стоял, и грудь шла ходуном от лихорадочного дыхания. Вены вздулись на лице, глаза стали влажными и красными. Яркий пот блестел на лбу, будто фаянсовая тарелка матери.

Люди в крике изливают всю боль, ненависть, гнев – одним словом дерьмо, накопившиеся в них. Пускают его, и гной на душе пропадает, но остается вымораживающая пустота. И мы чувствуем одиночество, обездоленность, и так начинается второй круг скапливания дерьма, пока опять мы его не выпустим через крик.

«Ты больше не Джигаго. Это имя после всего того, что ты прошёл, больше не подходит тебе. Ты должен называться по-другому. А „скунс“ не способен выдержать таких испытаний. Поверь».

Меня расслабил ответ неизвестного, и я упал на колени, опустил голову и… вздохнул от облегчения. Засмеялся с радостными слезами и вскинул руки к мраморным небесам.

Пробуждение. Я открыл глаза, пошевельнулся. Тело затекло, и при движении меня вонзили тысячи жгучих иголок. Я застонал, зажмурил глаза. Высунулся из пещеры, встал во весь рост, разминая «заснувшее» тело.

На горизонте алел восход. Я удивился этой красоте, изумился ярко-багровому свету звезды. Но в то же время ужаснулся земли, на которой я стоял.

Куча сломанных деревьев, перекошенных и раздробленных веток. Лес превратился в полупустыню с руинами и обломками. На каждые десять метров валялись мёртвые деревья. Они либо лежали сгоревшими от молнии, либо переломанными.

Я с ужасом и опустошением шёл по лесным руинам, перешагивая через сломанные стволы деревьев. На земле зияли сотни дыр.

От зелени ничего не осталось. Земля стала бледно-каштановой без единого кустарника, травы. Там не будет ничего расти лет сто.

Торнадо опустошило реки, и на их месте находились рытвины и засушенные каналы. Рыбы лежали на берегу, раскиданные на земле с высунутыми языками. Некоторые бились об нагретую солнцем почву, открывая и закрывая О-образный рот. Жабры то и дело раскрывались, поглощая свежий воздух.

Огромному, могучему лесу, хранившему призраков, духов и зверей пришёл конец. Я видел лишь пустыню, бесплодные земли и руины. И я стоял на обломках, глядя на красивый кровавый горизонт. Великолепная природа, сочетающаяся с другой, более мрачной и ужасной её частью, где царствовали убытки от зверского катаклизма. Этакая тёмная сторона прекрасного и мирного, её противоположность. Страх, смерть, разруха. Катастрофа. И красота закатов, песни чирикающих птиц, прекрасные пейзажи. А на противоположной части холста зияет пустота, пропасть и бездна. А если заглянешь в неё, то увидишь нечто ужасное.

Да, если существует добро, значит, обязательно есть и зло. Они никак не мог жить без друг друга. Не будь зла, не будет добра. Не будь ужасного и пугающего, например катаклизмов и смертей, инфекций и хищников, не было бы красивых видов лесных массивов.

И я остался один среди хаоса – нечто среднее между добром и злом.

– ДЖИГАГО!

Я обернулся и увидел группу индейцев. Их лица, бледные и тусклые, оживились при виде меня, стоящего посреди разрухи. Они подскочили ко мне с распростёртыми объятиями. Странно, что в былые времена эти индейцы не спешили радоваться при моём появлении.

– Джигаго, господи… Ты единственный живой?! – спросил Кикэла, низкорослый коренастый мужик с глубокими морщинами на квадратном лице.

– После ужасного урагана мы прервали испытание. Весь лес, в котором всё дело происходило, не стало. Он превратился в пустыню! – говорил мне под нос Кэлетэка.

В их голосах слышалась радость. Кикэла ударил меня в бок, улыбнувшись и сказав, что я молодчина.

– Слушай, а ты точно единственный выживший? – спросили они.

– Не сомневайтесь. Я прикончил Нуто и уже следовал по лентам, и тут появился ураган.

– Боже мой, – всхлипнул Мэкья. – И как ты спасся?

– Скрылся в пещере под обрывом, – ответил я отсутствующим, блеклым голосом.

Они посмотрели на моё тело и ахнули.

– Что с твоим телом? – спросил Нээлниш.

Я посмотрел на руки, перепачканные в крови, пунцовые от ссадин и порезов. Взглянул на грудь и живот, где раскрылись прежние раны и появились новые. На ногах засохли корочки от ссадин и проколов. Я исхудал на килограмм десять и стал выглядеть как ходячий мертвец.

В моём выражении лица появилась брутальность, отчего группа индейцев смотрели на меня, будто на другого человека. Они и не ожидали, ха-ха, что увидят в конце испытания меня, сопливого сына вождя. Эти сплетники ставили на то, что я помру при первых же минутах испытания.