Фил Ахмад - Ухмылка статуи свободы – 2

Знание – сила. Сила – деньги. Деньги – власть. Власть – универсальный ключ ко многим дверям в жизни. Этой жизни. Проблема в том, что

я ненавижу власть и деньги,

когда они в чужих руках …

Вопрос об оплате поездки был задан мной исключительно из чувства вежливости при обращении к незнакомому человеку. А также некого скрытого уважения к чуваку, который как проклятый, в бензиновом угаре пахал на таксомоторной ниве в сумасшедшем городе сплошных автомобилей. Таксист, психологически верно оценив ситуацию, своей профессиональной задницей мгновенно почувствовал явную выгоду от клиента. Без малейшей тени сомнения он решительно озвучил свою цену – «fifty dollars». То, что этот наглый тип произнес в своей речи классическое «dollars» вместо общеупотребительного разговорного «bucks», выдавало в нем еще совсем «зеленого» эмигранта. За недолгий срок пребывания в чужой стране он еще не успел впитать в себя национальные языковые нюансы. При этом на бесстыжей физиономии шоферюги не дрогнул ни один мускул совести. Я невольно возмутился – вот наглетура! – но виду не подал. Этот парень просто не знал, что и я знаю то, что знает он. За дурака он меня держит, что ли? Я же бывший советский торгаш, профессионал борьбы за денежные знаки, прошедший огни ОБХСС, воды бесчисленных проверок и медные трубы табаша. Меня даже в Америке на кривой кобыле не объедешь. Тем более – на сраном шевролюге позорной гомосексуальной раскраски. Ну и дела! Не успел я вжиться в американскую действительность, как снова повстречался с мудаком. В ответ я отрицательно повертел головой из стороны в сторону и прокурорским тоном припечатал этого козла рубящей фразой, которая, как мне казалось, должна была подспудно уличить его еще и в моральной нечистоплотности:

– Двадцать баксов, чувак, и ни цента больше… only twenty, man… no more…

При этом, не дожидаясь ответа, подхватил свои кутыли, твердо намереваясь обратиться к более сговорчивому водителю. Благо, свободных «моторов», застывших в ожидании немногочисленной клиентуры, было не счесть – конкуренция. Оценив мою реакцию, таксист занервничал, осознав, что сейчас он просто теряет клиента, а с ним на глазах его cash уплывает в карман конкурента. Понимая, что выбора у него нет, и шанс в скором времени заполучить клиентуру равен нулю, ушлепок тут же сменил характер и тональность разговора:

– Ok, ok. Well. Хочешь двадцать? Ok. Пусть будет двадцать. Как скажешь. Come on.

Я победно ухмыльнулся и сквозь зубы промычал что-то типа «ладно, поехали». Произнес это по-русски, чтобы окончательно заземлить стушевавшегося оппонента. Интонационно мое невнятное бормотание означало скорее «хрен с тобой, придурок», нежели выражало вежливую реплику. Водила, надо заметить, вполне разумно обратил мой предельно лаконичный «ответ» в свою пользу и воспринял его, как знак согласия с его вынужденной уступкой. После чего он радостно засуетился и, явно демонстрируя крайнюю степень подобострастия холопа перед барином, самостоятельно загрузил мои вещи в объемистый багажник своего chevrolet. Поехали. Плутая на ощупь по лабиринтам улиц, наша акула, наконец, вынырнула на широкий хайвей. Присоединившись к табуну разномастных железных коней, голубой chevrolet влился в плотный поток и с бешеной скоростью помчался в сторону даунтауна.

Я буквально прилип к окну и во все глаза таращился на окружающий мир. Это был New York City. Большое Яблоко. Бурлящий Вавилон. Калейдоскоп ярких абстрактных пятен за окном автомобиля полностью поглотил мое внимание. Я бессознательно всматривался в жизнь, ничего не осмысливая и не анализируя. Погрузился в новую реальность на уровне эмоций. Первые, глубоко прочувствованные, впечатления остаются в памяти надолго. Если не навсегда. Память чувств – самая сильная из всех видов памяти. Картинки из прошлого не померкли в моей памяти до сих пор. Как только я мысленно возвращаюсь в американскую жизнь, перед глазами встает гигантский искусственный муравейник, кишащий сумасшедшими человекоподобными существами. Городское пространство перечеркивают и ломают пыльные сплетения стритов и авеню. И сейчас, по прошествии десятков лет, память неожиданно извлекает из своих кладовых театральный район Манхэттена, Бродвей и огромные, во всю стену, афиши на фасаде знаменитого Мюзик-холла… Все бы хорошо, но мою познавательную обедню время от времени портил таксист. Нервозный, весь какой-то дерганый, он то и дело переспрашивал меня:

– Twenty dollars? Yes?

Поглощенный созерцанием мелькающих за окном городских картинок, я отвлекался, и недовольно кивая головой, каждый раз отвечал ему на неудобоваримой смеси двух языков:

– Yes, yes. Twenty, мудила ты грешный. Twenty real green american dollars.

Из произнесенной мной фразы его меркантильное ухо улавливало только ключевое слово «twenty», и чувак на некоторое время успокаивался. Надоедливые сомнения вывихнутого таксиста перешли в раздражение, и я вообще перестал реагировать на его дурацкие вопросы. Ничего личного – просто достал, утырок. По пути выяснилось, что занудливый бомбила города не знал вообще. Очевидно, за руль он сел недавно, не обладая практическим опытом работы в такси и даже не изучив, как следует, карту Нью-Йорка. Не говоря уже о наличии сертификата, подтверждающего обучение на специальных курсах муниципальных перевозчиков. Лицензии на пассажирские перевозки у него, разумеется, тоже не было. Taxi driver licence – удовольствие не дешевое. Вот и подался бедолага в дикий извоз под прикрытием местечковой мафиозной группировки. Рискованное предприятие, но иных вариантов выживания в джунглях «большого яблока» у него, видимо, не было. Законченый придурок, факт, но сейчас кроме него везти меня было некому. На перекрестках у каждого светофора этот мудила высовывался из окна и на ломаном английском спрашивал у остановившихся на «красном» других таксистов, как проехать в Qeence. Не получая от коллеги удовлетворительного ответа, закрывал окно и обрушивал на голову несчастного неиссякаемый поток fuck-ов, дополняя каждое ругательство характерными эпитетами. Один таксист, солидный индус в белой чалме, вместо ответа отрицательно покачал головой, и с извиняющимся видом развел руками – мол, не знаю, sorry, bro. Взамен несчастный сикх тут же получил от «коллеги» целую серию незаслуженных оскорблений типа «fucking Indus, bustard, asshole, motherfucker» и прочей физиологической нецензурности. Я лишь краем уха улавливал эти вербальные нечистоты, не обращая ни малейшего внимания на дегенеративную реакцию вывихнутого шоферюги. Я был полностью погружен в открывшийся передо мной во всем многообразии и контрастах мир Большого Яблока. Теперь это был МОЙ мир. Мир не уродов, но людей. Я так полагал. Или мне так казалось. Не знаю. Над этой проблемой я тогда не задумывался. Меркантильный возница не в счет – исключение лишь подтверждает общее правило. Клинический психотик. Деградант. Его спасение в принудительном лечении. С трудом выбравшись из городского водоворота, наша голубая акула, наконец, добралась до конечной точки поездки. Такси остановилось напротив громадного красновато-серого домины с башенками, по форме напоминающего средневековую крепость. входа на прилегающую территорию разместилась округлая пристройка под зеленой крышей – видимо, караульное помещение для секьюрити. Огромность жилища моих друзей впечатляла. По размерам и площади здание занимало пространство, равное, по меньшей мере, трем панельным «хрущевкам». Не жилой дом – настоящий укрепленный бастион. Я рассчитался с таксистом, протянув ему обещанную «двадцатку». Не скрывая радости, он, словно малое дитя новую игрушку, тут же спрятал вожделенную купюру в бумажник. Я заметил, что объемистый лопатник водилы был совершенно пуст – очевидно, я был первым клиентом городского извозчика. Возможно, это вообще была его первая поездка в качестве таксиста. Он даже помог мне дотащить вещи до входа в подъезд. Молодец чувачок, хваткий, хоть и блошник. Бог с ним, доставил до нужного места и ладно. Пожелав парню good luck, я со своей объемной поклажей протиснулся в дверной проем и очутился на лестничной площадке. Стены коммунального предбанника были выкрашены в темно-зеленый цвет, что придавало помещению оттенок нежилой казенщины. В некоторых местах стен проступали застарелые, плохо окрашенные пятна, поверх которых неровными пастозными мазками был наложен очередной слой свежей краски. Мрачноватая косметика. Явно уступает интерьерам советских «хрущоб», не говоря уже о «музейной» эстетике парадных в исторических кварталах Питера. По всей вероятности, доходный дом был выстроен еще в давние времена, когда подобные архитектурные идеи жилищного строительства приходили в голову только авангардистам. Старый, но еще довольно крепкий, домина был построен на века. Он, словно хозяин района, прочно занимал свое место, возвышаясь непоколебимой глыбой над соседствующими неподалеку низкорослыми строениями. Дом, как и человек, необходим, пока полезен обществу, пока приносит доход. Владельцы постройки всячески её поддерживали, пока там можно было жить. Хоть как-то. Когда в каменном теле истощались все жизненные ресурсы, коматозное здание отключали от систем жизнеобеспечения и просто бросали на произвол судьбы – умирать. На окраинах американских городов существуют целые заброшенные кварталы, когда-то населенные людьми. Инфернальное царство мертвых домов с зияющими глазницами разбитых окон. Могильники с брошенными, проржавевшими от времени, автомобилями, разбросанной по пустым улицам домашней утварью и всяким ненужным хламом. Вокруг – мертвящая тишина, изредка прерываемая птичьими криками. Зона отчуждения. Но и в этом куске преисподней можно заметить отдельные признаки присутствия жизни. Всякое подобное место на карте великой страны – прибежище для тех пасынков судьбы, кто опустился на самое дно жизни. Обиталище маргиналов, беглых каторжников и всякого криминального сброда. Помойка для отходов цивилизации. Свалка живого человеческого мусора. Дикое, заброшенное поле, редко поросшее сорняками человечины… Лифт болотного цвета с облезлой зарешёченной дверью также не отличался привлекательностью. Нажал на клавишу вызова. Небольшая узкая кабина, вероятно, из соображений экономии, рассчитанная только на полтора человека, со скрежетом спустилась ко мне. Я втиснулся внутрь со своим барахлом и, отыскав на пульте нужный этаж, нажал кнопку. Подъёмник испуганно вздрогнул, и лифт медленно пополз вверх. На лестничной площадке выдохнул набежавшее волнение и, пробежав глазами по номерам квартир, робко постучал в дверь моих знакомцев. Дверь открыл Аркадий и, словно старому приятелю, доброжелательно мне улыбнулся: