Фил Ахмад - Ухмылка статуи свободы – 2

– Ты что делаешь, Фил! Отравишься! Мы не пьем сырую воду. Даже кипяченую. Это же очень вредно. Вон там, в углу, стоит баллон с питьевой водой. Пей на здоровье. Вот это да! Оказывается, мы в течение всей жизни утоляли жажду неправильной водой из-под крана, даже не подозревая, что это вредно для здоровья. Как после этого остались живы, одному богу известно. К тому же кроме ограниченного набора безалкогольных напитков и минералки торговля ничего не предлагала. В сознании советского человека вообще не укладывалась мысль о том, что за обычную питьевую воду надо платить деньги. Открыл кран – и лей, сколько хочешь. Все для блага народа. Слова Аркадия меня рассмешили. В ответ я лишь усмехнулся и залпом опрокинул в себя «вредоносную» жидкость. Вода из нью-йоркского водопровода заметно отличалась от «жесткой» питерской воды с хлорным привкусом. Она была мягкая и чистая. По вкусу напоминала колодезную или родниковую. Я с обескураженным видом повертел в руках пустой стакан:

– Да ничего. Нормальная водичка. Вкусная…

Моя реплика повисла в воздухе. Аркадий был деликатным человеком, поэтому вслух произносить ничего не стал. Он просто очень выразительно на меня посмотрел, и фраза «Ты что, ненормальный?» отчетливо прозвучала у меня в голове. Потом неодобрительно вздохнул и с укоризненной улыбкой покачал головой: «Oh these Russians!» Вернулась с работы Светлана. Войдя в гостиную, поморщилась и со свойственной ей детской непосредственностью выпалила:

– Чем это здесь так воняет? Ну и запашок. Как в общественном туалете. Фу…

На этой минорной ноте короткий, но очень эмоциональный, монолог закончился. Аркадий тактично промолчал. А я виновато опустил глаза – это был убийственный аромат моего «хатрика», распространившийся по всему апартаменту. Вечером я решил исправить утреннюю оплошность и решительно отправил флакон с венгерским парфюмом в мусорное ведро. Мелочь, конечно, но неприятно. И даже немного жалко – дефицит все-таки, да и привык к этому домашнему запаху. Но ситуация требовала от меня не ударить лицом в грязь и сохранить реноме. Точка. Прощай, «венгрия». Наутро в ванной комнате на полочке рядом с моими умывальными и бритвенными принадлежностями я обнаружил два изящных флакончика с логотипом «Christian Dior». На одном из них красовалась надпись «after shave», на другом – «eau de toilette for men». Я все понял. Мусорный контейнер был пуст. Пока я спал, Светлана, заметив в мусорке пузырек с «хатриком», решила компенсировать мне вынужденную утрату. А заодно и преподать урок эстетического вкуса русскому варвару. Тронуло. Откупорил один флакончик – повеяло невероятной свежестью и какой-то воздушной морской легкостью. Несмотря на тонкость полутонов, изысканный аромат французского парфюма звучал исключительно мужскими нотками с неуловимыми оттенками брутальности. Да уж, «Christian Dior» – это вам не «тройной» одеколон или какой-нибудь вонючий «хатрик». Одно слово – France… Фирма веников не вяжет… Вечером, после ужина, в благодарное «отмщение» за набор мужской парфюмерии, я преподнес Светлане свой подарочек – духи «for women» из той же Франции, стоически выстраданные моей благоверной в Ленинграде. Лицо Светы осветила искренняя радость. В Америке цена крохотного флакона духов этой марки равнялась ее недельной зарплате. Не каждая американка могла себе позволить подобное роскошество. Я тоже был рад, что сумел угодить людям, которые без лишних слов мне доверились, приняли и предоставили совершенно незнакомому человеку, стол и кров в чужой стране. Утром ребята отправлялись на работу, и я до вечера был предоставлен самому себе. В один из таких одиноких дней я решил развеяться и совершить пробежку. Привычной трусцой, как дома по парку. Облачившись в спортивный костюм, я вышел на улицу. Огляделся, выбирая в какую сторону направиться. В обозримом пространстве не заметил ничего похожего на зеленую зону. Повсюду, до самого горизонта, – сплошной серый асфальт и камень. И машины, машины, машины, бесконечными рядами припаркованные «бампер-к-бамперу» вдоль всего тротуара по обеим сторонам улицы. Для того, чтобы освободиться из парковочного капкана и выехать на проезжую часть, зажатый с обеих сторон водитель просто расталкивал подпирающие его автомобили мощными буферами своего авто. В подобной ситуации каждый поступал аналогичным образом. Это было в порядке вещей. Можно было оставлять машину в специально оборудованном паркинге, но аренда парковочного места обходилась недешево. Да и до самого паркинга надо было добираться на транспорте. А это – дополнительные расходы для бюджета обычной американской семьи. Чтобы зря не тратить лишние деньги, (а лишних денег, как известно, не бывает), большинство автовладельцев предпочитало пользоваться доступными возможностями уличной парковки. Оценив ситуацию, я решил просто бежать вдоль по улице куда глаза глядят. В критических опусах, публикуемых в советских газетах и журналах, ангажированные рыцари пера описывали Нью-Йорк как опасное и непригодное для проживания место на земле. Иных мнений, касающихся «врага номер один», в совковой прессе быть не должно – «не положено». Чтобы задушить свободомыслие, для журналистов была составлена специальная методичка – идеологический шаблон для написания подобных измышлений. Авторы лживых заказных статеек в описываемых ими местах никогда не бывали, но, брызгая злобной слюной, в один голос утверждали, что Нью-Йорк – это не город, но страшный монстр. Адово место. Над ним постоянно висит облако вредоносного смога, неуклонно убивающее все живое. Вдыхая злотворные миазмы, обитатели этого вместилища зла мрут как мухи прямо на улицах. Страшное дело! Я неспешно трусил по городским улочкам, вдыхал полной грудью ядовитый нью-йоркский смог и ни в коей мере не ощущал скорое приближение своей кончины. Напротив – воздух в городе был на удивление чист, несмотря на плотный, нескончаемый поток автомобилей. Это никак не укладывалось в моем сознании, долгие годы подвергавшемуся бомбардирове ложью и воздействию пропаганды. Но это был факт, очевидность которого не вызывала сомнений. Я даже специально принюхивался к выхлопным газам проносящихся мимо автомобилей, но вместо удушающей волны ядовитого газа ощущал лишь легкий запашок выхлопа переработанного топлива. Меня это несколько удивило. Позже Аркадий объяснил мне причину чистоты городского воздуха. Чтобы не разрушать экологическую систему и предотвратить выбросы ядовитых газов в атмосферу, в Америке владельцы автотранспорта обязаны устанавливать очищающие фильтры на выпускной коллектор своих авто. Нарушители порядка подвергаются штрафу, в разы превышающему стоимость установки защитного оборудования. За соблюдением этого закона следит специальная экологическая служба. «Капитализм тоже постоянно развивается», – добавил он. Вопросов нет. Факт налицо… Домашние вечера мы обычно проводили в задушевных беседах. И Света, и Аркадий не сомневались в том, что я выбрался из Союза с твердым намерением навсегда остаться в Америке. Поэтому направленность наших разговоров главным образом сводилась к тому, чтобы морально поддержать заблудшую овцу, направить неофита на «путь истинный», помочь новообращенному интегрироваться в новое сообщество. Вопреки уверенности моих друзей я не был готов сделать этот решительный шаг и радикально поменять свою жизнь. Возможно, неопределенность и отсутствие конкретики в выборе дальнейшего жизненного пути на переломном этапе бытия были моей ошибкой. А может быть, напротив – отсрочка в принятии решения помогла избежать многих неприятностей. Неизвестно еще, как сложилась бы моя дальнейшая жизнь, если бы я тогда решил остаться в штатах. Кто знает. Человек предполагает – бог располагает. Мы все – игралища в руках судьбы. Светлана даже пыталась сосватать мне потенциальную невесту – одинокую американку, коллегу по работе. Простодушная женщина искренне хотела помочь мне пустить корни в новой земле, любой ценой зацепиться за новую жизнь. Мне как эмигранту брак с гражданкой США принес бы кучу социальных бонусов: вид на жительство, разрешение на работу и в обозримом будущем самое главное – паспорт гражданина США. Оптимальный вариант для одинокого мужчины, свободного от брачных уз. В большинстве случаев американская семья представляет собой экономическое социальное образование. Это особенно заметно на примере эмигрантских сообществ. Люди создают семейный союз не по велению чувств, а для того, чтобы облегчить жизнь. В напряженном мире совместно выживать проще, и главное – дешевле. Я же никоим образом не вписывался в этот привлекательный сценарий. Поддаться импульсивному порыву, бросить на произвол жену, детей, предать их веру в тебя ради призрачной «красивой» жизни – подобное мог совершить только безнравственный и беспринципный эгоцентрик. Я не упоминаю о внезапной вспышке любовной страсти к женщине – это иное, возвышенное состояние души. Находясь в плену сладострастия, безумцы не только перечеркивают свое прошлое, но и сводят счеты с жизнью. Это – другое. Сейчас не об этом. У каждого человека в жизни есть якоря, которые удерживают его в прошлом. У меня в жизни был такой якорь, тяжеловесный и бесценный – моя семья. Кровная частичка моего организма. Сорваться с нравственной цепи, навсегда оставить в прошлом корневое и важнейшее – это было равносильно святотатству. И что потом? Вечный дрейф в житейском море в ожидании ветра. Случайные попутчики и попутчицы. Бесплодные поиски родственной души. Тоска и сожаления об утраченном. Несмотря на глубокое уважение, испытываемое к этой стране, у меня не было ни малейшего желании возлагать на алтарь вящей славы Америки покой и благоденствие родных людей. Слишком велика жертва даже ради персонального будущего. Чаша весов судьбы безоговорочно склонилась в сторону семьи. Sorry America… В жизни есть вещи, которые нельзя предавать… Ребята были по-доброму откровенны и на многое открыли мне глаза. Прежде, чем стать 100% американцами, они прошли нелегкий путь. После эмиграции надо было выживать. Начало было трудным. Помощи ждать было неоткуда. Добрый дядя Сэм оказался химерой. Поначалу Аркадий нанялся грузчиком в русский магазин, работал на стройке, по ночам разгружал товарные вагоны. Брался за любое дело, чтобы заработать на жизнь. Света занималась уборкой квартир и стиркой белья в домах богатых эмигрантов. Согревала и помогала пережить тяжелые времена только надежда на лучшее. До получения официального статуса ты – человек третьего сорта. Бесправное существо. Ноль без палочки. Piece of shit. Скверное ощущение, словно шоколадку дерьмом намазали. Не жизнь – существование. Сплошная борьба за выживание. Минули долгие годы мытарств и страданий прежде, чем жизнь наладилась. Они описывали американскую действительность без прикрас, ничего от меня не утаивая. Передо мной открывалась иная сторона жизни, весьма далекая от идеалистических представлений об этой стране. Иллюзорные картинки в розовом цвете, некогда запечатленные в голове наивного мечтателя, затушевывались грубыми мазками банальной житейской обыденщины. На поверку жизненная палитра эмигрантского сообщества оказалась весьма бедна и скупа на оттенки, придающие жизни особый колорит и неповторимый вкус. На бытовом полотне русскоязычной эмиграции преобладали исключительно серые тона с редкими промельками ярких пятен. Бледная мазня. Бесвкусица. Никакого разнообразия. Рутинное существование с притязаниями на исключительность. Хрень короче, если вдуматься… С глаз начала спадать романтическая пелена… Странно и немного печально… Все так хорошо начиналось… Отношение укоренившегося местного населения к новоприбывшим за американской мечтой исходило из принципа: понаехавшая в Америку «зелень» должна помучиться, как и все. Если «зеленый» не обладает выдающимися способностями или не имеет хорошо продающихся идей, патентов или капитала, то ему придется туго. Это значит «help yourself!» В США можно высоко подняться, но гораздо проще пасть на самое дно. Это крайне неприятный и болезненный процесс. Чем выше ты вскарабкался на вершину успеха, тем драматичнее будет падение.