Евгений Пышкин - Путь в Никуда

Аркус опять подошел к печи, но на этот раз не коснулся ее, а только постоял в молчании пару секунд, ощущая тепло, исходящее от кирпича. Молчать учителю не дали, один из учеников спросил:

– Но что же тогда все живое в глазах Двуликого? Ведь он бессмертен.

– Я не Двуликий, – пошутил Аркус. – Поэтому за него говорить не буду. Это его надо спрашивать. И дело, конечно, не в природе Двуликого, а, если будет так позволено сказать, в его сверхприроде. – Аркус повернулся к аудитории. – Но мы отвлеклись. Я хотел вас подвести к мысли о том, что в своем большинстве люди неверно воспринимают время, отсюда эти странные категории: прошлое, настоящее и будущее. На самом деле ничего этого нет. Прошлое это наша память, даже будущее, которое ждет нас, мы можем представить и спланировать, следовательно, оно тоже существует здесь. – И Аркус приложил указательный палец к виску. – Казалось бы, чепуха. Ничего нет, а мы о нем говорим. Как так? Нам мешает линейное восприятие жизни: из года прошлого в год грядущий – и только так. На самом деле прошлое, настоящее и будущее одновременны, но опять не так, как мы себе это представляем. Так давайте, представим себе огромное поле от горизонта и до горизонта. Оно вокруг нас, куда не кинь взор. И вот это и есть прошлое, настоящее и будущее, просто что-то ближе, что-то дальше, и никто не скажет, что какая-то часть поля не существует, а какая-то существует. Тоже и с пространством. Оно не большое и не маленькое, оно вокруг нас, у него нет впереди и сзади. Впереди и сзади – это мы так видим. У вас есть вопросы?

– А может линейное восприятие правильное? – спросил ученик. – Может, равнинное восприятие ложно?

– Равнинное восприятие? Равнинное мышление? – Аркус обрадовался новому словосочетанию.

В глубине души он, конечно, считал, что цель живого ума, ума творческого – это множить идеи. Чем больше, тем лучше. Не значит, что все идеи, рожденные в нестрогом перебирании слов, верны или неверны, но чем их больше, тем больше вероятность, что среди них окажется та верная и заветная идея. Это закон больших чисел. Идея чиста и прозрачна для понимания, что-то вроде метафорического камня мироздания, который вдруг обнаружен в фундаменте этого самого мироздания. А все остальные идеи, что были пустышками, будут отброшены как шелуха, о них забудут. Порой, в страстном желании об умноженье идей Аркус боялся себе признаться, ибо это вступало в спор с его рассудком, который хотел краткости и ясности в суждениях.

– Кстати, хорошее словосочетание. Я о равнинном восприятии. Ну, а на твой вопрос есть легкий ответ: никто не знает, кто прав. Я рассказал вам о равнине, но это, давайте без лукавства, мое предположение. А любое предположение призывает к размышлению. И, пожалуй, на сегодня хватит. Лекция окончена. Все свободны и желаю всего хорошего.

Ученики покинули аудиторию. Аркус остался один. Он машинально, погруженный в неясный поток мыслей, погрел ладони о печь. Затем отправился в учительскую часть школы, в которой преподавателям отводилось то недолгое время на отдых, еду, обсуждения программ и досуг. Аркус зашел в закуток – правильное название для тесного помещения с арочным потолком и дубовым массивным столом посередине. Добротные лавки стояли по обе стороны стола. Комнатой отдыха назвать это нельзя, ибо нет кроватей, и комната не особо отапливалась, а вот зайти ненадолго, посидеть и отдохнуть, или перекусить вполне можно.

По счастью закуток оказался пустым. Аркус вошел в него, прикрыл плотно дверь и, сев за стол, вынул из мешка свежий хлеб, что-то из овощей и свиное сало. За кипятком идти на кухню не хотелось, потому как заметят и напросятся, возможно, посидеть за компанию, а он не хотел, он желал побыть в одиночестве. Но одиночество тут же было нарушено.

– Отец Эприн, а у вас нюх на меня. – Аркус, хитро улыбнувшись, посмотрел на вошедшего человека.

– Найти тебя не сложно. Даже чужой помощи не потребуется. Кстати, почему на «вы»?

– Тебя ведь можно поздравить?

– С чем?

– Со старшим посредником. Проходи же, садись.

Эприн сел напротив.

– А ты, Аркус, не желаешь вернуться в круг Двуликого? Я бы тебя принял без нареканий, раз уж я стал старшим посредником.

– Тесно мне, ваше старейшинство, тесно в Круге. Все устраивает, но тесно.

– Жаль будет потерять такой ум.

– Ум? Ум самый обыкновенный. Я считаю, что больше пользы принесу здесь. – И Аркус бросил взгляд на еду. Обедать при посреднике он постеснялся.

– Ты так говоришь, Аркус, лишь оттого, что князь в силе. Он книгочей, любит мудрствовать, – произнес Эприн и тут же осекся: покоробили слова: «книгочей» и «мудрствовать» – прозвучало казенно и беспомощно, будто дали здоровому человеку костыли, и человек стал передвигаться хуже. – Только из-за этого. Не будь его, не было бы места для преподавания в этом доме, никто бы не пожертвовал собственностью.

– Знаю, знаю, Эприн. Круг Двуликого не так беден, он мог бы мне позволить… – Аркус пристально посмотрел на старшего посредника. – Но ты не для этого пришел сюда?

– Верно.

– Говори.

В ответ новоиспеченный старший посредник круга Двуликого положил на стол грязные тряпки, испачканные кровью.

– И?

– Этим перевязывали раны Барра. В последней битве солдат был тяжело ранен и попал в плен. Покойный Эрх передал через меня хороший выкуп. Золотом.

– Погоди, Барр – тот солдат, о котором ты мне рассказывал при нашей последней встрече, так? На него напало то животное? – Эприн кивнул. Аркус настороженно глянул на перевязь. – А я здесь причем?

– Барр должен был умереть в плену, но этого не случилось.

– Счастливчик.

– Не спеши. Его раны заживали быстро, что странно, но еще я заметил порезы на руках и они не получены в сражении, они появились позже. Кроме того, эти порезы сделаны мастерски, как если б этим занимался лекарь с большим опытом. Они в плену отворяли ему кровь. Можно подумать, что пытали, но зачем? Барр простой солдат, он не знает никаких военных секретов. Не лечили же его?

– Я понял ход твоей мысли. – И Аркус воровато убрал перевязь во внутренний карман. – Желаешь, чтобы я изучил Баррову кровь? Ты считаешь, что в его крови есть то, что ускорило излечение? – Эприн незаметно кивнул. Аркус расплылся в многозначительной улыбке. Были в ней и затаенная тревога, и предвкушение тайны, и торжество, и догадка о сути происходящего. – Все, что тайна – станет явью, да брат?

– Ты к чему это вспомнил?

– Это я о моих опытах. О подвале.

– Слухи уже дошли, но я как старший посредник закрою глаза. Я ничего не слышал. И все ж будь осторожней, на тебя криво смотрят, шепчут, что ты колдун и знаешься с темными силами.

– Народ темен.

– Народ темен, да костер жгуч.

Эприн поднялся.