Эллиот Грей - Закат воскресным утром

Когда я рассчитался, Нинель в полном молчание, даже не проронив ни слова в мою сторону, забрала пакет и ускользнула, с быстротой кошки, которая под шумок съела сметану своей хозяйки и теперь убегала с места преступления. Я догнал ее на выходе у стеклянных дверей.

– Нинель, – окликнул ее я, когда та с поднятым подбородком, стояла у тротуара и ловила машину. Она повернулась и пристально на меня посмотрела.

– Спасибо, – сказала она. – Ты, ведь этого хотел услышать?

– Знаешь, лучшей твоей благодарностью будет, если ты пообедаешь со мной, – проговорил я с невероятной скоростью, поэтому, возможно, сложно было разобрать, что я сказал, но иначе у меня не получилось, слишком уж билось сердце от волнения.

Она отвела взгляд и молчала.

– Как насчет нашего любимого кафе? – не отступал я. – Я не задержу тебя надолго, если хочешь, можем выпить только кофе, и я угощу тебя твои любимым пирожным. Пожалуйста, Нинель.

Ее рука, что была вытянута, намереваясь поймать попутку, медленно опустилась, а следом за рукой последовал и ее взгляд, уткнувшись в мокрый асфальт. Примерно несколько секунд, она стояла, рассматривая лужу под своими ногами, а потом взглянула на меня:

– Хорошо. Но если только не долго.

Тогда мне стало любопытно, что же ее побудило согласиться. Было ли мое весьма слезливое: «Пожалуйста, Нинель» главным звеном в цепочке ее раздумий или же все-таки это было ее собственное желание сесть со мной за один стол и выпить кофе. Так или иначе, мы уже сидели на веранде кофейни «Espérance», где кроме нас было от силы человека три; на столике перед нами стояли две чашки с черным кофе и незаурядный десерт зеленого цвета. Губы цвета алой розы и глаза с оттенком морской волны, в которых я заметил все то же простодушие, которым не раз восхищался, но теперь эти глаза смотрели на меня совсем иным недоверчивым взором, хоть и таким до боли знакомым. Определенно она изменилась и повзрослела.

Сняв с хрупких и тонких рук перчатки, Нинель взяла вилку и принялась за свое любимое лакомство. И мне просто хотелось молчать и наблюдать за ней, но я не смел, поэтому всякий раз, когда ловил себя на мысли, что слишком долго смотрю на нее, пытался отводить взгляд в сторону.

– И куда теперь, позволь спросить, мне девать эти порванные штаны? – прервав молчание, спросила Нинель.

Я пожал плечами.

– Ладно, пущу на тряпки, – заключила она. – Не стоило их покупать, Этьен. Зря потраченные деньги.

Этьен. Мои уши зарделись от этого сладкого голоса, что лился из ее уст. Она назвала меня по имени.

– Мне не жалко.

Она молчала, жевала пирожное и пила кофе. В воздухе витала дымка напряженности и недосказанности прошлого.

– Так, ты замужем? – поинтересовался я, когда мой взор упал на ее тоненький безымянный пальчик с колечком.

Она поспешно убрала руку со стола и ответила:

– Да.

Я улыбнулся.

– А, ты, какими судьбами в Страсбурге? – спросила Нинель.

– Я приехал на презентацию своей книги.

– Книги? – переспросила она, словно впервые слышала о том, что ее бывший муж, всю свою жизнь стремился стать писателем.

– Да, книги, – ответил я. – Называется «Осень нашей надежды». Уже в магазинах.

– Обязательно прочту, – сказала она, то или из вежливости, то ли ее на самом деле заинтересовало мое творение.

– Скажи, а ты все еще танцуешь? – спросил я.

– Да, танцую, – ответила она. – Правда, сейчас уже все не так как раньше…

– Что ты имеешь ввиду?

– Я ушла из театра, в котором работала, – объяснила она.

– Мне жаль это слышать, – сказал я.

– Да, но сейчас я работаю в одной группе с очень хорошими танцорами, там мужчины и женщины… Мы танцуем парами, ставим интересные номера и иногда мы даже гастролируем.

– Я бы посмотрел на ваше выступление, – я улыбнулся, пытаясь уловить взгляд Нинель, но она не смотрела в мою сторону, усердно отводя взгляд.

По крыше веранды забарабанил дождь, навевая воспоминания. Я вновь пробежался глазами по Нинель и заметил на ее шее синие следы, словно от попытки удушения. Тогда мне показалось это странным, ведь всего неделю назад я видел ее счастливой, улыбчивой, в объятиях мужчины, а теперь мои глаза с настороженностью смотрели на следы явного насилия.

– Что у тебя с шеей? – обеспокоено спросил я.

– Не твое дело, – бросила она, плотнее укутывая шею шарфом.

– Он тебя бьет, Нинель?

– Я сказала, что это не твое дело! – чуть ли не срываясь на крик, процедила она. – И перестань на меня так смотреть!

– Как?

– Так, будто все обо мне знаешь.

– Но я знаю тебя, Нинель, ты не достойна такого обращения, – я совсем немного придвинул свои руки, приближаясь к ее руке, что спокойно лежала на столике.

– Нет, не знаешь…

– Хорошее дело: он тебя бьет, а ты даришь ему подарки в виде дорогих брюк, – со злостью произнес я. В это время моя рука, наконец, добралась до цели, и кончиком пальца я посмел дотронуться до ее мягкой белой кожи.

– Оставь меня, – она отдернула руку и встала из-за стола. – Мне пора…

– Постой, Нинель, я пробуду здесь еще неделю, если что-то понадобиться, я буду в гостинице «У Розы»…

Забрав пакет, она упорхнула, растворившись в толпе людей среди холодных капель дождя. Меня не смутил ни ее внезапный уход, ни то, что ответ на вопрос так и не прозвучал. Внутри меня зародился лишь тревожный ком, который был намерен расти, из-за чего я стал волноваться за Нинель. Я даже не провожал ее взглядом, уткнувшись в белоснежную скатерть стола. Посидев еще несколько минут, с тяжелой головой и тугими мыслями, направился в гостиницу, дабы принять горячую ванну, отвлечься и подготовиться к свиданию. А спустя пару часов, Нинель растворилась в моем сознании, словно сахар в кипятке. Будто и не было сегодняшней утренней встречи и того странного следа на ее шеи.

– Все мы грешники, – произнес учитель.

Он взял мел и написал на доске несколько слов, а потом связал их воедино несколькими линиями. Эти уроки в воскресной школе были для меня настоящей мукой. Верил ли я в бога или судьбу для меня был всегда главным вопросом, но мой отчим, как истинный христианин внушил мне, что стоит мне услышать истинное слово божье и тогда во мне раскроется духовность.

– В первую очередь, мы должны понять от чего исходит наш грех, – сказал учитель. – Что же подтолкнуло нас на дьявольский путь. Как он просочился в наши души.

Он раздал всем листы и карандаши. В правом углу написал свое имя: Айван Легран.

– Излейте свою душу, господь вас услышит, – сказал учитель, поднимая руки вверх.

Я долго сидел и грыз карандаш, пока в классе слышался шорох листов и звуки грифа, плавающего по белой бумаге. Наверное, тогда учитель увидел мое смятение и подошел ко мне.