Эллиот Грей - Закат воскресным утром

– Не знаю, что написать, – признался я. – А если я без греха?

Учитель улыбнулся:

– Начни с твоей хорошей стороны. Возможно потом ты придешь к своему греху, сам не замечая этого.

Я подвинул лист бумаги к себе ближе и начал писать. Но я так увлекся, что написал много лишнего, чего не следовало бы читать учителю воскресной школы. Поэтому за оставшиеся пятнадцать минут до конца урока я попросил еще один чистый лист, на котором описал свой ненастоящий грех, а первоначальную версию сохранил и спрятал в портфеле. Именно с этого исповедного урока и начался мой дневник.

В общем, своих родителей я толком не знал. Мой отец умер до моего рождения, а мать, выйдя замуж за моего отчима Теодора Симона, трагически погибла, упав с лестницы, когда мне было четыре года. Теодор, высокий и огромный мужчина, холодного и грубого нрава. Его большие ладони всегда были готовы отвесить мне пару оплеух. У него была сестра, которая была частой гостьей в доме. Такая же высокая и тучная женщина. Она меня не любила, оно и понятно, я не был кровью и плотью ее любимого братца.

– Дурная кровь! – как-то раз произнесла она за обедом в один из очередных дней, когда она у нас гостила. – Плод русской потаскухи! На твоем месте, Теодор, я бы сдала его в детский дом без раздумий. Не смотря на то, как бы ты сильно не любил свою бывшую жену, она была дурной!

Помню тогда в ушах зазвенело. Ярость и злость. Вот что я испытывал. Хотелось плакать от жгучей обиды, прожигающий мою грудь.

Спустя пару лет она умерла от сердечного приступа. И поделом ей.

В школе мне было легче, чем дома. Там лупили меня меньше. В свои шестнадцать лет я понял, что обладаю весьма неплохой внешностью и в тот же год я увлекся театром. Я записался на театральные курсы. Мне нравилось быть в центре внимания, стоять на сцене и играть, примерять на себе чужие лица. На этих же курсах я познакомился с одним парнем по имени Доминик. Ему было восемнадцать. Он был высокий и худой, словно фонарный столб. Он рассказал мне, что работает моделью в одном модном доме Страсбурга. Он был такой молодой, а уже недурно зарабатывающий. С тех пор у меня появилась маленькая мечта. Впрочем, я пока слабо представлял к чему я стремлюсь. Где-то вдалеке маячил образ актера. Вечеринки с шампанским, дорогие автомобили. Несомненно, ковровые дорожки и я на обложке журнала. Сидеть часами в собственном роскошном доме, принимать звонки и письма от поклонников. Идеальный образ моей жизни складывался так – жизнь в дорогом голливудском фильме.

– Нельзя тебе жить одному, – сказал однажды Доминик. – Ты парень красивый, бойкий, без поддержки ты пропадешь.

Мы сидели во дворе, Доминик курил и пытался совратить меня на различного рода пакости.

– Успеется, – отмахнулся я. – Мне только шестнадцать. Тем более я не уверен, что мне нравится все это.

– Вот дурак, – сказал Доминик с раздражением. – Я тебе рассказываю не о каком-нибудь идиоте, а о приличном, добром человеке, который увидел тебя однажды и теперь только тобой и бредет.

– Какой-нибудь старик?

– Точно дурак, – повторил Доминик. – Ему двадцать пять. У него своя фирма в городе, поэтому у него водятся недурные деньги. Твой отчим тебя скоро выживет, помяни мое слово, тебе нужно учиться жить в этом диком мире.

«Хорошо» – подумал я. – «Я ничего не теряю. Если мне все это не понравится, я просто встану и уйду».

В назначенный день Доминик повел меня в клуб «Лаванда». Этот клуб был подпольным и находился где-то в темных переулках нелюдимой части города. Я знал, что в этом клубе собираются такие, как Доминик. Там мы заказали много маленьких пирожных и чая. Потом к нам присоединился знакомый Доминика. Мосье был весьма почтенного возраста. Седые бакенбарды и кустистые брови не могли скрыть его неподдельную счастливую улыбку при виде мое приятеля. Он любезно все оплатил, а потом в назначенное время пришел тот самый господин, о котором шла речь. Звали его Кристоф Бланшетт. И к сожалению, было не так просто установить сразу, был ли он хорошим или плохим. Его черные волосы были небрежно зачесаны назад, а впалые щеки искрились румянцев и сильно выделяясь на его бледном лице. Его яркие рысьи глаза не знали покоя, и в то время, когда он со всеми поздоровался, он тут же начал потрошить меня своим взглядом. Он поинтересовался как меня зовут.

– Ага, Айван значит, – сказал он улыбнувшись и продолжил беседу с приятелем Доминика.

И двигался он как-то необычно. Грация, присущая кошки прослеживалась в его каждом жеманном движении. Длинными пальцами он водил по столу и оттопыривал мизинец, когда держал чашку. Что-то без сомнения привлекало меня в нем, а внутри разгоралось желание поговорить с ним. Он был словно одним из героев, сошедших с экранов. Черный костюм и сигара, что он закурил позже рисовали передо мной образ настоящего голливудского искусителя.

– У меня есть одна потрясающая идея, – сказал он, обращаясь к приятелю Доминика. – Вы с Домиником можете взять мой автомобиль и поехать на премьерный спектакль моей очень хорошей подруги. Я позвоню и договорюсь о местах для вас.

– Право не стоит, – отмахнулся пожилой мосье.

– Ладно вам, это мой приятный и добрый жест.

– Всегда хотел побывать в театре, – восторженно заявил Доминик.

И, конечно же его поседелый приятель не мог ему отказать. Он любезно принял предложение Кристофа, а мы остались одни. Тогда он начал подступать, медленно и осторожно, позволив даже себе слегка дотронуться до моей руки. Изначально мне все казалось отталкивающим. Я не хотел вступать в эту богомерзкую игру, но спустя какое-то время я сломался, мне стало интересно и до жути любопытно какие плоды принесет эта маленькая пьеса, которую я был намерен разыграть.

Так прошла неделя со дня знакомства. Кристоф начал нравится мне все больше. Было что-то неотразимое в его манерах и голосе. Он не был особо разговорчивым, а только слушал меня и кивал. Я не знал, что у него за фирма, кто он такой, и каждый раз при новой встрече я ловил себя на мысли, что он может быть опасен. Возможно, он один из охотников на таких людей, как Доминик, как я, хоть я и не в полной мере считал себя таким. Мне нравилось думать о различных вещах, где я не в самом скромном русле думал о Кристофе, но не более.

И так, если не считать этого страха, я был счастлив. Он подарил мне кое-какие вещи – книгу сонетов Шекспира и новое пальто – он был очень щедр на подарки и водил меня в рестораны, на премьерные спектакли и кинотеатр, где я с восторгом наблюдал за актерами, все больше лелея свою мечту. Я мог получить все что хотел, мне стоило лишь сказать ему об этом.

Все это время Кристоф ограничивался только моими объятиями, но подарков стало больше, и через некоторое время плата за всю эту роскошь возросла. Он начал требовать каких-то новшеств в наших отношениях. Поначалу я шутил, тянул время и часто пропускал наши свидания, но однажды вечером он пригласил меня к себе домой послушать новую пластинку, которую привез из Америки. С полным энтузиазмом я прилетел к нему, где мы изначально и правда слушали музыку, он пил скотч, а я чай. Потом он обнял меня, начал очень больно сжимать и целовать, и у меня возникло ощущение, что все внутри приобретает мрачный оттенок и как-то переполняется тоской. Я вдруг почувствовал себя плохо, побледнел и отстранился.