Эллиот Грей - Закат воскресным утром

– Не нужно так тискать, – сказал я. – Можно обнимать и целовать, но не тискать.

И Кристоф тут же рассердился. Он накричал и велел мне одеваться и убираться прочь.

– Мы завтра встретимся? – спросил я с надеждой.

– Больше никогда, – заявил он.

Я подумал, что он, может быть, шутит и решил выждать время. Стоял и смотрел на него пытливым взглядом. Кристоф кинул передо мной деньги и сказал, что это на такси. Я вернулся домой и отчим, видевший мое возвращение, треснул ладонью по моему лицу и вдобавок толкнул, да так сильно, что я не устояв, упал и ударился о комод.

– Ты не должен шляться так поздно ночью, – злостно сказал он. – Я уже хотел вызывать полицию. О чем ты вообще думал?

После он заметил на мне новое пальто.

– Откуда оно у тебя?

– Подарили в моем театральном кружке, куда я хожу, – соврал я, вытирая кровь с носа. – Нам всем подарили, как благотворительность.

– Хочешь сказать ты из бедной семьи? – свирепел отчим.

– Нет, просто…

– Тогда зачем оно тебе? И вообще, что ты забыл в этом театральном кружке, туда ходят только одни пидерасты!

Зимой этого же года на свое семнадцатилетние я не получил подарка, за то отчим сообщил, что жениться. Отчим всегда был падким на женское внимание. После смерти матери я и дня не помню без какой-нибудь дамы в нашем доме. Он даже и не старался скрывать отношений, но и не спешил объяснять, что за новая приятельница завтракает с нами. Мне думалась, слава богу, что он избавляет меня от знакомства с неизвестными «гостьями» нашего дома.

Его новой спутницей оказалась хрупкая и милейшая женщина. Звали ее Нинель. Такое нежное имя, как и она сама. Она была славная, простая и без скверного характера. Когда по утрам она варила кофе, а мой отчим съев завтрак, уходил в спешке, не соизволив одарить Нинель поцелуем или же обычным взглядом, мое сердце сжималось, и я жалел ее. Он не заслуживал ее, думал я.

А тем временем я нашел себе новое развлечение. Пришел в контору, которую посоветовал Доминик. Опять же, все это было так секретно, где-то в подвале жилого дома. Контора называлась «Друг по переписке» или как-то так. Там старушка окинула меня презрительным взглядом, когда я сказал ей, что мне есть восемнадцать. Но ее возраст и замыленный временем глаз сыграли в мою пользу, и она дала мне пару адресов, на которые мне следовало писать.

Первое время меня забавляло новое развлечение. Было, правда, немного опасно, что отчим может увидеть письма в почтовом ящике адресованные мне… Но мне нравилась моя новая пьеса, в которой я отлично играл роль. Мне писали со всех уголков страны и с каждым я был уже новым человеком: Адрианом, Валентином и Себастьяном. И лишь однажды в мои руки попало письмо некого Этьена. Он был загадочным, но интересным собеседником. Ему я представился настоящим именем и даже вложил фото в одно из писем. Меня огорчило, что он не сделал того же самого, но однажды мне представился случай встретиться с ним лично, так как он должен был приехать в мой город. Я написал письмо и с нетерпением ждал ответа.

Часы пробили семь, оповещая о том, что настал час встречи. Я закрываю глаза и вспоминаю тот холодный вечер, когда я иду по дороге, вижу, как он идет ко мне на встречу: развивающийся на ветру шарф, длинные, как шелк волосы, холодный и такой острый взгляд, и его белоснежная кожа. Он был так еще юн, что на молочных щеках до сих пор виднелся розовый детский румянец. Это был он, Айван. Я узнал его сразу, так как, он прилагал к свои письмам фото, но вживую он был гораздо прекраснее. И вот он уже пожимает мне руку, улыбается, так тепло и легко, что сердце в этот момент делает три раза сальто, тело немеет от его огонька, просто тает, расплывается, словно масло на огненной сковородке, а холод в его глазах вдруг превращается в манящий плеск морской волны, не теряя своей пронзительности. И этот шум волны, этот шелест пшеничных волос, теплота, краса и безмятежность его улыбки в тот момент сделали меня пленным чар необъяснимых чувств и узником крепких пут симпатии.

Это могло начаться прямо там, в том темном переулке среди домов, но совершенно не заметно для меня это началось гораздо позже. Мы гуляли и было так холодно, что я уже не чувствовал своих ног и рук, но всю эту колкость ветра перекрывали лучи, исходившие от него, такие теплые, лилейные и нежные. С каждым шагом нашего променада передо мной, как стена росло неведомое желание, оно просто созрело, вот так вот просто стукнуло в мою больную голову без моего ведома. Оно превратилось в нечто, которое можно по праву назвать таким животным, страстным и похотливым словосочетанием: Я хочу . Но в то же время за этим распутным желанием скрывалась красивая тайна, что-то светлое, бьющиеся о стенки моих чувств, стремясь вырваться и объять его. Будоражащая истома становилась все сильнее, от нее мне делалось только дурно, и вскоре она переросла в боль. Все мое тело корчилось, билось внутри ретивым бешеным импульсом. Плескалась кровь, вздувая вены от неземного желания, но я был спокоен, как и он.

Была пустая болтовня, лишенная всякого смысла, но в тот вечер мне было радостно. Я испытывал легкость и эйфорию практически от незнакомого мне человека. Ощущал, что всякий его взгляд, всякое сказанное им слово, жест и просто смех заставляли дрожать кончики моих пальцев. Я открыл в себе страх, такой едва ощутимый страх от того, что могу быть отвергнут этим вечером, что моя симпатия полетит пеплом, гонимая злым ветром. Установил перед собой и перед ним двери, дабы не сорваться.

– Замерз? – спросил он.

– Ага, – кратко ответил я.

– Хочешь, обниму?

Немного неловкой паузы, ведь я не знал, что ответить. Нет, на самом деле знал, я желал это всем сердцем, всем нутром, каждой клеточкой своего дрожащего тела, просто хотел без слов впиться, влиться в него, врезаться с размаху, пригреться и не отпускать. Но как сказать, как ответить?

– Обними, – сказал я.

И он послушно обнял меня, осторожно и трепетно, укутывая своей нежностью, даря мне тепло. Тогда я впервые и уловил его аромат. Свидетель той ночи, луна, как же я тонул в его объятиях, как лодка, попавшая в кораблекрушение, которую все больше затягивало в водоворот этих неповторимых, ничем неописуемых чувств.

Я попросил его еще об одном свидание, и Айван пообещал, что мы встретимся вновь, завтра вечером, все на том же месте. Когда мы прощались, я не мог удержаться, чтобы не сказать ему, что он красивый. В свою очередь он улыбнулся и ответил:

– Спасибо. Мне было очень приятно с тобой прогуляться, Этьен!

Вот так легко мы перешли на ты.

Своим зорким глазом я заметил чрезвычайно довольную улыбку на его круглом лице, когда я, не стерпев в последний раз, обнял его, а затем он рысцой удалился в осеннюю полночь, шлепая по лужам. Но на самом углу улицы он остановился, обернулся и крикнул: