Дара Преображенская - Душа мертвеца

…Морозов обмакнул кисть в синюю краску, затем в белую, нанёс мазок на палитру, после этого смешал получившийся цвет ещё с какими-то цветами и нанёс на холст. Это было небо, кое-где серое, кое-где голубое, впитывающее в себя все оттенки Земли. Пахло масляной краской. На полу мастерской была небрежно брошена тряпка, о которую художник периодически вытирал руки, тут же стоял в банке ацетон, растительное масло, где-то в углу набор кистей от самой маленькой до толстой, сделанной из шерсти белки.

Мила внимательно следила за его движениями, когда он работал над холстом, вырисовывались лики, древний храм с куполами, какие были на Руси веков десять назад.

– Прости, что вынужден держать тебя здесь, – сказал Славка.

Он был высоким, худым с тёмно-карими глазами и русыми волосами в старых потрёпанных джинсах, выглядел намного моложе Иринки, хотя она была не намного старше его. На нём красовалась заляпанная красками футболка с наклейкой, но её невозможно было разглядеть за слоем наляпанной случайно краски.

– Ничего, – ответила Мила, – Мне нравится наблюдать за тем, как кто-то рисует. Это успокаивает. А что это за картина?

– Называется «Плач Ярославны». «Легенда о князе Олеге», знаешь?

– Слышала. В школе, кажется, проходили.

На холсте возникло изображение Ярославны с раскинутыми к небу руками. Очевидно, она молилась о скором возвращении воинов с побоища, она молила о том, чтобы русские воины разбили монголо-татарское иго, прекратили платить дань, она рыдала слезами матери за всех матерей.

Слава провёл кисточкой по русым волосам Ярославны, добавил немного желтизны.

– Здорово, – пробормотала Мила, – Ты на продажу рисуешь?

– Сначала для выставки в музей. В марте будет проходить месячник, посвящённый истории Руси. Вот я как раз для этого и рисую.

– И ещё будут картины?

– Конечно. Планирую по сказкам.

– Тебе бы в крупном городе жить, твои картины бы сразу раскупились. Там это ценится.

Слава вытер кисточку.

– Жаль, Ирина меня не поддерживает, говорит, я ерундой занимаюсь. Вот и приходится в мастерской задерживаться. Да и она в своём театре допоздна. Живём, словно чужие люди.

– Но всё-таки живёте?

– Наш брак едва держится.

– Извини за нескромный вопрос. У тебя никого нет?

– Нет. А вот у неё есть.

– Откуда ты знаешь?

– Догадываюсь. Когда я с выставками уезжаю, что она тут творит? А бывает и сама якобы с гастролей, через неделю возвращается, от неё духами разит, вся весёлая, не чувствуется, что на гастролях своих устала. Слушай, у меня здесь маленькая кухня оборудована. Хочешь со мной поужинать на скорую руку? Меню, правда, простое, яичница, колбаса и чай, но я и этим доволен.

– А Ирка тебя не кормит?

– Она очень поздно приходит, и мне всё самому приходится делать. Надоело уже.

– А ты не пробовал с ней поговорить?

– Пробовал, конечно. Она и слушать не хочет. Считает меня тряпкой.

Морозов дорисовал часть купола, отложил кисти в сторону, протёр руки ацетоном, встал.

– Пойдём на кухню.

Мила с удовольствием посмотрела на маленький импровизированный стол, накрытый газетой, переносную газовую плиту, какая обычно бывает пригодна в дачных условиях и стоит не так уж дорого. На подоконнике лежали консервы, десяток яиц, масло, аккуратно завёрнутое в пакет. Слава ловко подхватил сковородку, поставил её на конфорку, отрезал небольшой кусочек сливочного масла и на кончике ножа осторожно положил его на дно сковороды. Затем разбил яйца, нарезал хлеб, колбасу, накрыл на стол. Запахло глазуньей, у Милы защекотало под ложечкой.

– Ты сиди, я сейчас переоденусь, и будем ужинать. Я ещё с часик поработаю, и домой поеду.

Морозов исчез, появился спустя пять минут совсем в другом виде: в красной совершенно новенькой футболке и чёрных брюках.

– Это – твоя личная мастерская или есть ещё художники, с кем ты работаешь?

– Мы с пятью ребятами сложились и купили этот деревянный домик на окраине Каменска подальше от семей. Устраиваем выставки, кое-как продаём картины, зарабатываем, хоть не так уж и густо.

– А почему бы тебе не заняться бизнесом?

– Вот и Ирка так же говорит. Пробовал.

– Не получается?

– Почему же. Получится со временем. Мы с ребятами планируем расшириться, но на это требуется года три, а Ирка не хочет ждать. Ей сейчас всё подавай. Прошу к столу.

Мила зацепила вилкой желток, который сразу же утонул во рту, заела хлебом.

– Простая еда, но приготовлена с душой.

Впервые за время их общения Морозов улыбнулся.

– Ты у меня что-то узнать хотела? – спросил он.

– Да, – Мила дожевала хлеб, – Скажи, ты ничего не знаешь о том, что Ирина купила квартиру в городе?

– Квартиру? Да нет, тут какая-то ошибка. Она не могла купить, потому что у неё нет таких денег. Сами-то кое-как перебиваемся. Да и потом она бы мне сказала.

– Ты уверен?

Слава пожал плечами.

– Не совсем. Просто я не понимаю, к чему ты клонишь.

– Я ни к чему не клоню.

Мила порылась в сумочке, протянула художнику копии документов.

– Читай.

– Что это?

– Подтверждение того, что квартира, где некогда проживала Светлана Малых, была приобретена пять лет назад на имя Ирины Александровны Новосёловой.

Славка внимательно изучил документы, замотал головой:

– Это абсурд какой-то. В Каменске двести тридцать тысяч населения, наверняка кроме моей жены есть Новосёловы. Вы точно проверили?

Мила молча кивнула.

– Я не пошла бы к тебе сейчас в такое время без полной уверенности, что владелицей квартиры является твоя жена Ирина. В городе тридцать восемь Новосёловых. Одну из них тоже зовут Ирина, но ей всего три месяца.

– А Морозовых проверяли?

– Да.

– Ну и что же?

– Ирина Александровна Морозова девяносто трёх лет умерла в прошлом году.

– Она не могла купить квартиру своим внукам, а при сделке назвать свою фамилию?

– У неё нет внуков. Точнее, не было.

Морозов оставил яичницу, долго сидел задумавшись.

– Всё равно, здесь что-то не так. И почему ты пришла ко мне? Ты могла спросить сначала у самой Ирины.

– В том-то всё и дело. Я хотела спросить тебя, возможно, тебе известно об этой сделке. Или вы вместе решили приобрести квартиру, тогда всё бы стало на свои места, как говорим мы, следователи.

– Ну и что тут такого? Неужели непонятно, все эти годы она ездила на гастроли, а сама уединялась со своим любовником в этой квартире.

– Это – её личное дело и касается лишь Ирины и её близких. Если бы не одно «но».

– Одно «но»?

– Именно пять лет назад в этой самой квартире повесилась женщина. И меня до сих пор раздирают сомнения, было ли это самоубийством. Её могли заставить это сделать.

– Почему ты так считаешь?

– Ответь мне на такой вопрос, Слава. Если бы ты был женщиной, покончил ли ты с жизнью, оставив в комнате грудного ребёнка, своего ребёнка, который нуждается в твоей заботе?