Дара Преображенская - Душа мертвеца

– Нет.

– В том-то всё и дело.

Морозов долго молчал:

– Где находится эта квартира?

– Ты хочешь застать её на месте преступления?

– Я просто хочу выяснить, кто этот человек. Я хочу убедиться во всём сам. Она слишком долго обманывала меня. Я устал.

– Я не могу сказать тебе этого. Если нужно, спроси у Ирины сам.

– Почему не можешь?

– Это то же самое, если столкнуть двух противников лбами. Ревность – жуткое качество, оно может наломать дров. Пойми меня правильно.

Славка встал, открыл шкафчик, вынул оттуда бутылку с надписью «Русская водка», поставил на стол.

– Угощайся.

– На работе не пью.

– Какая работа. Ты на часы взгляни.

На часах было ровно восемь вечера. Небо было давно затянуто вечерней пеленой с ковром из звёзд, в соседних домах горел свет, люди смотрели телевизоры, ужинали, словом, проводили свой отпущенный государством вечерний отдых, где-то во дворах слышались пьяные песни.

– У меня ненормированный рабочий день, – ответила Мила, – Спасибо за ужин, но я пойду. На автобус я ещё успею. Да и тебе следует собираться. Ещё действительно ничего неизвестно, и не стоит метать искры раньше времени.

– Не будешь возражать, если я подвезу тебя до центра?

– Ты ведь хотел выпить.

– Успеется.

– Тогда не возражаю.

Славка прошёл в мастерскую, навёл скромный порядок, бросил последний взгляд на своё творение, Ярославна по-прежнему стояла на монастырской стене, разведя руки в стороны, ему стало вдруг не по себе.

Когда Мила открыла дверцу «жигулей», он задержал её:

– Ты думаешь, что это сделала Ирина?

– Я ничего не думаю.

– Ей большой срок грозит?

– Ничего ей не грозит. Ирина – моя подруга, я попытаюсь выяснить всё до конца. Она просто запуталась.

– Ты же сама в это не веришь, – произнёс на прощание Морозов.

– Не верю, – уже по дороге домой ответила сама себе Мила.

…Сцена была на этот раз намного светлее, потому что в самый центр было направлено четыре софита, была даже видна маленькая будка, где обычно сидел подсказчик с толстым томом Пушкина и шептал, хотя в последнее время в подсказчике особо не нуждались, актёры и так запоминали свои роли, им приходилось учить с утра до ночи одни и те же слова, которые они должны были сказать в подходящий момент. Репетиция была в самом разгаре. Седовласый Кирила Петрович ходил во фраке взад-вперёд по сцене, громко насвистывал свою песню. Импровизированный дом, состоявший из умело сделанных декораций, производил впечатление некоего движения, повсюду суетились слуги. Зрителю, сидящему в зале, открывался вид на уборную барышни. Перед большим зеркалом дама, окружённая служанками, убирала бледную неподвижную Марью Кириловну, голова её томно клонилась под тяжестью бриллиантов, она слегка вздрагивала, когда неосторожная рука укалывала её, но молчала, бессмысленно глядясь в зеркало.

– Скоро ли? – раздался у дверей голос Кирилы Петровича.

– Сию минуту, – отвечала дама, – Марья Кириловна, встаньте, посмотритесь, хорошо ли?

Марья Кириловна встала и не отвечала ничего, двери отворились.

– Невеста готова, – сказала дама Кириле Петровичу, – прикажете садиться в карету?

– С богом, – отвечал Кирила Петрович и, взяв со стола образ, – подойди ко мне, – сказал он ей тронутым голосом, – благословляю тебя….

Бедная девушка упала ему в ноги и зарыдала.

– Папенька….папенька… – говорила Ирочка в слезах, и голос её замирал.

«Кирила Петрович» спешил её благословить, её подняли и почти понесли в карету. Карету выписали из музея, она была добротной старой, какими пользовались в прошлом веке зажиточные помещики России. С ней сели посаженная мать и одна из служанок. Дверь кареты закрылась, опустился занавес.

Мила от души захлопала в ладоши, поэтому сразу обратила на себя внимание режиссёра, он обернулся назад, как обычно нахмуренный, а когда увидел, наконец, Милу, лицо его озарилось улыбкой, правда, несколько суховатой, но вполне подходящей для режиссёра, у которого на носу премьера.

– А, это снова Вы! – поприветствовал Колобов.

– Как видите, Константин Петрович, если я не ошибаюсь.

– У Вас отличная память, – заметил режиссёр.

– Стараюсь. В моей профессии без памяти вообще делать нечего.

Режиссёр махнул рукой.

– Садитесь ко мне.

– С удовольствием, – Мила поднялась с места, прошлась по пустым рядам и вскоре оказалась рядом с Колобовым.

– Вы не забыли насчёт своего обещания?

– Нет.

– Недели через две состоится показ «Дубровского», после этого небольшой творческий перерыв, а затем буду работать над детективом.

– А Вы не покажете мне сценарий?

– Конечно покажу. Там будет в главной роли Ваша Ирочка.

– Кого она будет играть, если не секрет?

– Самую опасную преступницу. По моему сценарию она убивала своих любовников. Всё это ужасно, но именно такое сейчас интересует людей: интриги, убийства, насилие, острый сюжет.

– Почему же тогда Вы решили ставить «Дубровского»?

– К сожалению, я не сам себе хозяин, надо мной ещё есть. У нас тоже существуют планы, показатели, впрочем, как и у вас.

– Пожалуй, соглашусь с Вами, показатели существуют везде. Я могу ненадолго похитить Ирину?

– Можете, только ненадолго. Без такой талантливой актрисы мне не обойтись. Я так понимаю, что Вы по делу.

– По делу.

…Жёлтая масляная лужица расплылась в супе, соединилась со сметаной, положенной небольшой порцией на раздаче, от супа исходил специфический аромат укропа. На второе она взяла картофельное пюре и котлету в соусе. Рядом со вторым стоял стакан с чаем и булочка с повидлом. Мила зачерпнула ложку в суп и поднесла её ко рту, подула на горячий пар, надеясь, что первая порция остынет. Ира долго натаивала, чтобы подруга взяла салат из сыра и майонеза с варёным яйцом, но Мила отказалась.

– Я же лопну, – аргументировано ответила она, – И потом, я выложила за этот обед почти пятьдесят рублей. У меня нет таких возможностей. Я не могу каждый день посещать кафе.

– Но ведь у тебя также нет возможностей готовить дома, ты постоянно в бегах, а здесь вкусно кормят.

Мила съела ещё несколько ложек супа, посмотрела на подругу:

– Послушай, у меня к тебе серьёзный разговор. Зачем ты притащила меня сюда?

– Подожди, я покажу тебе ещё кое-что получше, вот тогда ты выложишь мне всё.

На Ирине сегодня было яркое фиолетовое платье, она вообще любила всё броское, запоминающееся, оно здорово шло к её чёрным волосам, закрученным в какую-то замысловатую причёску, умело наложенный грим подчёркивал глубину её томного взгляда, такого же томного, каким глядела со сцены Марья Кириловна. В ушах огромными кольцами, как у цыганки, сверкали серьги.

– К серьгам больше бы подошёл розовый цвет платья, но фиолетовый тоже неплохо смотрится, – заметила Мила, – Почему ты сбежала от Колобова, несколько минут назад он уверял меня, что не обойдётся без такой талантливой актрисы, как ты.