Евгения Истомина - Конечный итог

– Ну вот видишь! Не такая уж ты и умная.

Когда мне было лет восемь, мы с мамой пошли на рынок и купили мне розовую футболку с кармашком и надписью «Summer». Дома я сразу кинулась хвастаться обновкой папе. Он посмотрел на меня и спросил: а ты знаешь, как переводится это слово? Я, конечно, не знала – на тот момент мой английский заканчивался где-то на уровне кэт энд дог. Ну так возьми словарь и посмотри, сказал папа. Тебе что, неинтересно? Что, если у тебя на груди написано «дура»?

– Давай я выберу другую категорию вопросов, – предложила я и протянула Юре чайный пакетик. – Выбросишь?

– Ага. Ну, выбирай!

– Эм… Космология, – назвала я наобум.

– Окей. Сейчас. – Он задумался. – У каких планет солнечной системы нет твёрдой поверхности?

Я даже не стала делать вид, что пытаюсь вспомнить:

– Понятия не имею.

– Ну! У Юпитера и Сатурна. Видишь!

– Ладно, убедил. Теперь мне стало гораздо легче, когда я знаю, что я действительно дурочка.

– Ты не дурочка, – серьёзно сказал Юра, – просто очень милая девочка. И гольфы у тебя милые. И сейчас мы напоим тебя чаем, а потом отведём тебя наверх и их с тебя снимем.

– Мы?

– Мы, Николай второй, Император всероссийский, Царь польский, Князь финляндский…

Слава богу – ещё десять минут в этой юбке, и я бы точно потеряла сознание, как закованные в корсеты дамы при императорском дворе.

В Юриной постели мне было гораздо веселей, чем на карусели.

– Ты поедешь домой? Или, может, останешься? – спросил он.

Я тут же почувствовала, насколько не хочу никуда уезжать – глубокой ночью тяжело вылезать даже из одной кровати, а уж если рядом составлены сразу две, то выбраться из них вообще невозможно.

– Я бы уехала утром, – сказала я и тут же добавила, – если тебе нормально.

– Как ни странно, да.

Он помолчал.

– Не в том смысле, что ты меня напрягаешь. А как раз в том, что наоборот нет. А такое бывает очень редко. Обычно уже где-то через секунд тридцать смотришь на женщину и думаешь: вот бы она сейчас провалилась отсюда к чертям.

– Ого! Тяжко тебе, наверное, учитывая количество твоих дам.

– Ну, это же не всегда так. Но вот в последнее время часто, да. Я же говорил, у меня как таковых отношений, чтобы прям отношений, уже лет восемь не было. Или шесть. Я уже сбился. Ну неважно.

– Ну короче, чтобы я провалилась к чертям, ты не хочешь, – уточнила я.

– Нет. Чтобы ты – точно не хочу.

– Тогда я останусь… – Я замешкалась, не веря, что действительно собираюсь это сказать, – А может, споёшь мне что-нибудь? У вас же достаточно толстые стены, чтобы соседи не пришли ругаться?

– Достаточно, достаточно… Что, точно хочешь, чтоб спел?

В те немногочисленные разы, когда мальчики пели мне под гитару, я не чувствовала ничего, кроме невероятной неловкости. И всё же я почему-то сказала:

– Точно. Спой, птичка!

И это было худшее, что я могла предложить.

***

Мама – преподавательница музыки, филигранно исполняющая Рахманинова; папа – директор музыкальной школы, в прошлом солист большого оркестра, до сих пор собирающий целые залы, мультиинструменталист с абсолютным слухом, обладатель наград и званий; у самого Юры – много лет музыкального образования, детство, провёденное на папиных концертах, и богатые гены талантливых родителей, которые и познакомились-то в Гнесинском училище.

Всё это он с успехом использовал, чтобы затащить побольше женщин в постель.

Как легко он сказал это в первый раз: «Захотел учиться играть на гитаре, когда понял, что это нравится девочкам». И это была правда. Девочкам действительно нравилось.

Не знаю, почему музыка так повелевает женскими умами, хотя от ума-то там обычно остаётся мало. Может, когда мужчина тебе поёт, между вами появляется некая доля интимности. Или нам всем нравятся талантливые люди. Да и просто это очень романтично. Есть в этом что-то эволюционное: брачные танцы, брачные песни.

Моя мама тонко подмечала: «Надо ещё, чтобы пели что-то нормальное. Вряд ли тебе понравится, если он вдруг затянет: «Шарик! Я, как и ты, был на цепи».

Разумеется, все песни Юриного репертуара были такими, чтобы очарованные и загипнотизированные девочки, сами не замечая, стаскивали с себя одежду. Хотя нет, не совсем. Ограничиться исключительно томными балладами – было бы слишком явно и в лоб. У девочек бы могла случиться передозировка лирики в крови, они бы настроились на слишком романтическую волну и не готовы были бы пойти дальше. На этот случай у Юры была припасена дюжина песен пободрее и даже парочка абсолютно дурашливых хитов «Руки вверх». От них девочки веселились и начинали смеяться, а все знают, что рассмешить женщину – это половина успеха.

Это был досконально продуманный, годами выверенный концерт, опробованный на самых разных фокус-группах: от девушек, которые приходили на концерты его группы, до финок, которые щедро сыпали евро в чехол от гитары, когда Юра ездил на выходные в Хельсинки и играл там по ночам на улицах.

И любая девочка – если она хоть раз в своей жизни пускала слезу над грустной песней или если у неё всё гулко дрожало внутри от звуков низкого голоса— любая девочка попадалась с первых аккордов.

Сам Юра говорил: главное, не упустить вот этот момент, когда музыка подействовала, потому что завтра девушка уже всё забудет и окошко захлопнется.

Моё окошко, видимо, распахнулось настежь.

Вот плюс дореволюционных домов – ночью можно громко петь песни, но за толстенными кирпичными стенами соседи ничего не услышат и продолжат мирно спать.

– Ого. Круто, – только и смогла сказать я, когда Юра взял последний аккорд. Он положил гитару прямо на пол у кровати, а сам лёг рядом со мной.

– Спасибо, – казалось, он был нисколько не тронут моей оценкой. – Ты очень мила.

– «Ты очень мила» – это как будто я тебе уступила книжку в библиотеке!

– Ну практически, – кивнул Юра, – только наоборот, это я дал тебе две книжки.

– А я так и не начала их читать. И, может, и не начну. И так уже слишком умная. Не буду больше читать, – я замолчала, попытавшись представить такую жизнь. – Буду наращивать ресницы. Качать попу. Ходить в солярий.

– Плясать в «Олд скул баре» и знакомиться там с толстомясыми мужиками, – подсказал Юра.

– Да! Постить полураздетую себя. Хлопать глазами.

– Здорово, – поддержал он, – только ничего не получится.

– Почему это?

– Мозги назад не откручиваются. Но кстати, глазами ты и так хлопаешь отлично. А постить себя – неблагодарное дело. Как будто создаёшь себе ложный образ.

– Ну да, – согласилась я, – например, все знают, что меня возят на озеро, катают на катере, кормят пирожными и ужинами, но никто не понимает, что всё это делают разные мужчины.

– И хорошо.