Марго Эрванд - Соблазны Одиночества

– Мы писать еще что-то будем? – окрикнул ее оператор.

Ослепленная солнцем Ронда не сразу смогла рассмотреть окружающую реальность: мраморные ступеньки, бетонные колонны и, конечно, журналистов с микрофонами в руках. Она и сама продолжала сжимать такой же.

– Давай закончим и поедем, – скомандовала она, поправляя свой пиджак, одновременно сверяясь с записями в блокноте.

Парень в очках и растянутой безрукавке, с туго набитыми карманами, переставил камеру и, удовлетворившись полученным результатом, поднял большой палец вверх – запись началась.

***

– Мама, ты спишь? – прошептал кто-то, и Норма почувствовала тепло прикосновения на своем плече.

Она открыла глаза, освещение в палате было тусклым, а без очков Норма смогла разглядеть только мужской силуэт, нависший прямо над ней. Визитами ее не баловали, основными гостями за эти пять дней, что она лежала в больнице, были Майк да медсестра Анна, с которой она успела сдружиться за это время.

– Майк, сынок, тебя скоро перестанут сюда пускать, – посетовала она, улыбаясь. – У меня все хорошо, не волнуйся ты так.

– Мама, это я, Джон!

Сейчас, когда он перестал шептать, она хорошо слышала твердые металлические нотки старшего сына. Она протерла глаза кулачками и, взяв с прикроватной тумбочки очки, тут же их надела. Теперь размытая темная глыба не только обрела четкие линии, но и стала настоящим человеком – ее старшим сыном Джоном. Он, как всегда, был элегантен и красив в дорогом темно-синем костюме и белоснежной рубашке. За пять дней, что она лежала в больнице, это был лишь второй его визит. Норма всегда знала, что для Джона работа стояла на первом месте, но при этом никак не могла понять, какое место в его жизни занимала она, его мать. Он навещал ее в первый день сразу после операции, просидел у кровати не больше пятнадцати минут, но, так и не дождавшись врача, был вынужден уйти. И тогда Норма весь день провела в раздумьях, пытаясь понять, что так торопило его: работа или же нежелание встречаться с братом? И вот спустя четыре дня он снова в ее палате.

– Ты же говорил, что будешь занят всю неделю, – заметила она, убирая волосы со лба.

– И все же я тут, – ответил Джон, похлопав ее по руке. – Врач говорит, у тебя все отлично, и скоро ты сможешь бегать как раньше.

– Ой, не знаю, – закряхтела Норма, поглядывая на перебинтованную ногу. – Сустав они, конечно, заменили, но непонятно, как пройдет реабилитация.

Норма попыталась приподняться, и Джон подложил ей под спину подушку, что лежала на кресле. После этого он подошел к окну и провернул жалюзи, впуская в комнату серость осеннего дня. Но даже этого света оказалось достаточно, чтобы ослепить Норму. Сильно щурясь, она сняла очки, часто моргая. Когда глаза адаптировались к новым световым условиям, она вновь надела очки и нашла Джона стоящим у ее кровати с открыткой в руках. За все это время, что она провела в больнице, Майк успел превратить помещение в сто квадратных футов в настоящую оранжерею. При посторонних Норма его ругала и извинялась за такое поведение, но в душе гордилась и наслаждалась, ведь это было то, чего ей так не хватало после смерти Рональда.

– Видишь, что он тут устроил. Мне так неудобно, – пожаловалась Норма.

Джон молча воткнул открытку в букет.

– Доктор сказал, тебя завтра выписывают, – заметил он, усаживаясь в кресло.

– Да, Майк настаивает, чтобы я пожила с ним первый месяц, но у него же квартира на втором этаже, а мне два раза в неделю надо будет приезжать в клинику на процедуры.

– Что за глупости, у тебя есть свой дом! Надо договориться с сиделкой и все, – отчеканил Джон.

– И правда, так будет лучше и удобнее для всех, – согласилась Норма, переводя взгляд на вазу с дюжиной красных роз.

Отказать Майку будет непросто, но так будет лучше. Если она согласится поехать к нему, Джон ни за что не приедет ее навестить. Прожить месяц, а то и больше вдали от внучки казалось пыткой.

– Как дела у Оливии? Я вчера звонила и говорила с ней по телефону. Вэл тебе не рассказывала?

– Нет, и о чем вы говорили? – Джон облокотился на спинку кресла.

– Я ей рассказывала, что лежу в больнице. Сказала, что мне сделали операцию. Знаешь, я, наверное, так много об этом говорила, что к концу нашей беседы услышала от Ливи четкое «ация». Уверена, что она хотела сказать слово «операция».

– Все может быть, так что давай поправляйся, чтобы не пропустить первое настоящее слово своей внучки! – ответил он, бросая взгляд на часы.

– Уже уходишь?

Джон не успел ответить, в дверь палаты постучали, и тут же в комнату вошла молодая девушка в голубой униформе медсестры.

– Добрый день, ну как у вас дела? – спросила она, широко улыбаясь. – Это ваш сын?

– Да, старший, – с гордостью ответила Норма, с трудом дотягиваясь до сына. Она хотела похлопать его по руке, но вместо этого ее пальцы только соскользнули по шелковистой ткани его пиджака.

– Вы молодец! У нас весь коллектив мечтает с вами познакомиться, – с восхищением затараторила девушка.

Норма сразу поняла, о чем сейчас пойдет речь, но вклиниться в болтовню Анны было невозможно. За эти пять дней Норма прониклась симпатией к девушке, которая с удовольствием задерживалась у нее в палате, чтобы поговорить обо всем, кроме болезни и политики. И, конечно, сын Нормы нередко становился героем их бесед. Анна искренне восторгалась им и, как уверяла Норму, даже ставила в пример своему парню. Эту историю она рассказывала сегодня утром, и сейчас она звучала снова, но адресатом был совсем не тот человек.

– У нас в больнице много всякого было, но чтобы сын вот так украсил палату матери, это дорого стоит, – закончила Анна.

Норма с беспокойством посмотрела на Джона. Он вежливо улыбался одними губами, в то время как глаза превратились в узкие щелочки холодной ярости.

– Давление у вас, как у молоденькой девушки! – продолжала Анна, на этот раз уже обращаясь к Норме. – Бумаги на выписку вы уже заполнили, так что, думаю, завтра мне придется с вами попрощаться.

– Да, насчет бумаг, я хотела тебя попросить изменить адрес, я буду проживать…

– У меня дома, в Лос-Гатос, – закончил за нее Джон.

Норма в недоумении подняла взгляд, встретившись с улыбающимся лицом сына.

– Конечно, ты будешь жить у меня, я же твой любимый сын.

– Ну что за мужчина! – с восторгом сказала Анна. – Сейчас принесу новый бланк, и вы сможете его заполнить.

На улице уже давно стемнело, и фары впереди идущей машины были единственным, что Валерия видела сквозь пелену горьких слез. Слезы тихо катились по ее щекам, падая на руль. Радиоприемник молчал, и только редкие капли дождя и размеренный ход щеток по лобовому стеклу озвучивали это позднее путешествие. Еще час назад у Валерии и в мыслях не было садиться за руль, а сейчас она уверенно двигалась в общем потоке машин по фривею, направляясь в Сан-Франциско.