Ирина Бавина - Непридуманные истории

Родители все время были на работе. Мама пошла работать, когда мне было восемь месяцев, и со мной дома оставалась моя бабушка. Бабушка Ира была потрясающей свекровью, она очень любила и защищала нас, ее внуков, берегла маму и уважала папу. Готовка, дети, магазины – все было ей по силам. Прожили мы вместе с бабушкой долгих семнадцать лет. Мое детство очень скрасили бабушки.

В мои семь месяцев от роду к нам переехала бабушка, папина мама, олицетворение моего тепла и любви, Ирина Васильевна Гурова (в девичестве Ускова). Женщина, которая была эталоном и образцом сильной русской женщины, моя умница. Ее поступки, слова, наставления, отношение к жизни – это тот фундамент, на котором созидался мой характер и мое будущее. В нашей семье был культ бабушки. Никто не мог ей возражать и не слушаться. Даже мысль огрызнуться и нагрубить бабушке просто не представлялась возможной, и такого никогда и не случалось! Сейчас пишу о ней и улыбаюсь, родная моя «Арина Родионовна», как у Пушкина, кормилица.

О своем деде же, Михаиле Антоновиче, я узнала только от бабушки. Папа о нем никогда не рассказывал, а я почему-то никогда и не спрашивала. Подсчитав, могу сказать, что моему отцу было восемь лет, когда призвали деда на фронт, и он так и не вернулся с войны. Бабушка получила похоронку о том, что пропал без вести. В повествовании о своей жизни бабушка Ира как-то поделилась своей историей. Снится ей сон, как она со своими тремя сыновьями пошла по улице, где они жили тогда в городе Шахты Ростовской области, в самое ее начало. Я даже припоминаю, о каком доме говорила бабушка, где забор стоял на каменном основании. Она мне его показывала в детстве. И рассказывает же дальше, стоит на этом каменном основании поп в черной рясе с большим крестом на животе и раздает толпе людей крестики, причем разные. «Я – говорит – подхожу, он мне в руку передает три маленьких крестика для детей и один большой черный крест: „На, возьми, это тебе!“ И тут проснулась я и завыла, поняла, что погиб мой муж, твой дед». И вправду, он так и не вернулся. Я в детстве, слушая бабушку, про себя мечтала, чтобы дедушка не погиб, а сбежал бы в Америку и жил бы там с другой семьей. Он был очень умный, или как сейчас бы сказали, предприимчивый. Но вестей так и не пришло ни из Америки, ни из России. Пропал без вести. Даже некуда поехать цветы положить и поклониться ему.

Буквально две недели назад, в июне 2020 года, я узнала, где поженились дед с бабушкой. Совершенно случайно из интернета я узнала о месте, откуда призывался родной брат бабушки, дедушка Гриша. Корни моего отца тянутся из Рязанской области Сапожковского района села Кривель, места рождения бабушки Иры, его мамы. После замужества она перебралась в село Дмитриевка, рядом с тем селом, в семи километрах от силы. Мне в детстве бабушка говорила, что она с тех мест, где родился Есенин. И теперь я точно знаю, где это. Дед был легендарным. Бабушку он засватал, когда ему было девятнадцать лет, а ей – двадцать один год. По меркам того времени она была уже старой девой. Бабушка утверждала, что красавицей никогда не была: маленькая на кривых ножках и с бесцветными серыми глазами. Жила она в богатой семье, зажиточной. Как-то раз зимой, сидя на кухне, когда мне было тринадцать лет, бабушка рассказывала: «Иринка, у меня было две шубы: одна мутоновая, а вторая – из светлого руна и подбитая изнутри мехом морского котика; три тулупа: один из овчины, один вышитый нарядный и дубленка „с чем-то“». Я слушала, открыв рот, так как дубленки той порой только входили в моду, а у меня была искусственная шубка, нифига не греющая, коричневая с капюшоном, как тогда говорили, шуба из дохи. Что такое «доха», я до настоящего момента не имела представления. По мне, так это «дохлая негреющая шуба». (В этот момент я решила все-таки посмотреть значение этого слова.) Оказывается, ДОХА́ (калмык.) – это шуба мехом внутрь и наружу. В общем слушала бабулю и восторгалась. Сколько братьев и сестер у нее было – не знаю. Знала только про одного родного ее брата, деда Гришу. О нем тоже будет рассказ, но позже. Сегодня обратилась к «Гуглю», так я называю интернет, и обмерла: в селе Кривель на обелиске 24 человека с фамилией Усков. Наверняка это наши родственники по бабушке Гуровой (Усковой) Ирины Васильевны. Позвонила Гене, моему любимому брату, тот выслушал и в ответ спрашивает: «Ну что, поедем?» Ага, в карантин прям нас туда и пустили.

У деда, Михаила Антоновича Гурова, 1903 года рождения, и бабушки, Ирины Васильевны Гуровой (Усковой), 1900 года рождения, было шестеро детей, но трое старших умерли во младенчестве, в возрасте до года. Четвертым родился дядя Вася, старший брат папы. Родился он в Рязанской области 6 января 1930 года (по паспорту). В то время уже во всю шла коллективизация, сопровождавшаяся неизбежным раскулачиванием и голодом. Дед собрался и уехал за счастливой жизнью в Ростовскую область работать в город Шахты. Там он записался и, окончив курсы, стал машинистом паровоза. Свекровь, моя прабабушка, когда исполнилось девять месяцев Васе, и прошло шесть месяцев спустя после «бегства за хорошей жизнью» ее сына, бабушкиного мужа, посадила мою бабушку за стол и сказала: «Не гоже жить порознь. Собирайся к мужу!» До сих пор в голове не укладывается, как женщина с грудничком на руках села в теплушку и поехала неизвестно куда без предупреждения, но рискнула! Она-то и поезда в жизни не видела. Трое суток добиралась она в город Шахты к деду. Нагрянула нежданно-негаданно, разогнала всех подружек, и стали они жить на улице (кстати, я помню эту улицу) Гоголя в доме номер тридцать два. Там в 1933 году двадцать девятого июля родился мой папа, и в 1937 году – младший брат отца, дядя Витя.

Дед был настоящим добытчиком. Первая кухонная посуда, хорошие металлические кастрюли были в доме у бабушки, водились денежки, и перед самой войной дед раздобыл большой отрез метров двадцать пять сукна, серого шерстяного. Как говорила бабушка, она всю войну его благодарила за сукно. Для пацанов шила брючки, рубашки. Этим и перебивались. А так и надеть-то было нечего в то время. Своих детей дед любил, играл с ними. Но бывало, увлекался женской красотой. Бабушка его контролировала. Однако семью чтил, руку на бабушку не поднимал. И вот в далеком 1941 году шестнадцатого октября Шахтинский ГВК призвал дедушку на фронт. Ушел и пропал без вести 19 июня 1942 года (как считалось), о чем есть запись в картотеке за май 1943 года. Справку Гена нашел в интернете на сайте «Мемориал», вот такую маленькую весточку мы получили из прошлого. А бабуля так и не дожила до этого. «Очень было обидно, – говорила бабушка, – сегодня забрали, а на следующий день пришла бронь на машиниста поезда. Очень востребованы они были на войне. Может, и жив остался бы». Бабушка мечтала узнать и поехать к нему на могилку, но где пропал дед, где лежат его останки, мы, его потомки, так и не узнали. Хотя у меня еще надежда не угасла, вдруг повезет, и найдут его поисковики. Но, увы, пока нет.