Ирина Бавина - Непридуманные истории

В интернете есть информация, что «19 июня 1942 года, на 363-й день войны, на северном участке под Севастополем войска вышли к большой Северной бухте. В руках противника здесь осталась только Северная коса с артиллерийскими батареями. Положение на участке 30-го армейского корпуса не изменилось – захвачен участок железной дороги Волчанск-Белгород севернее Волчанска. На остальных участках фронта никаких изменений не произошло. Только на Волхове противник снова предпринял мощные атаки против группы Ванделя и благодаря недостаточной поддержке наших войск авиацией, действия которой были скованны плохой погодой, добился тактических успехов». Получается, что Михаил Антонович или в Севастополе лежит, или с генералом Власовым воевал и попал в котел, погиб или плен. Может, на Сопун горе, где в это время шли ожесточенные бои. Я же склоняюсь к мысли, что все-таки в Севастополе.

В 1932 году они вселились в готовый дом, купленный дедом Михаилом. Домик, в котором они жили, снаружи был покрашен сине-зеленой краской, внутри крошечный по нынешним меркам, метров тридцать площадью. Я там бывала в детстве. Деревянный, покосившийся и очень низкий, три малюсенькие комнаты отапливались углем. Печка еще сохранилась, но уже не топилась. Я застала уже батареи водяного отопления, видно, к моему времени прогресс все-таки дошел. Стены были оштукатурены и покрашены побелкой. Помню деревянный потолок из досок, покрашенный масляной белой краской. В деревянную круглую балку перекрытия (по сути обыкновенное бревно) на потолке было вкручено огромное, как мне тогда казалось, кольцо в палец толщиной и сантиметров пятнадцать в диаметре, которое служило креплением для люльки, но ее саму я не видела. Бабушка рассказывала, что папа и дядя Витя спали в этой люльке маленькими. В очень крошечной светелке, метров двенадцать, которая служила залом, висели ходики, часы в форме деревянного домика. О, как они мне нравились! Они тикали, снизу висели цепочки с тяжелыми чугунными шишечками, за которые можно было дергать или просто трогать, кукушка тоже была, но она не куковала. Они тикали так громко, от чего в домике становилось очень уютно. У Любочки, моей двоюродной сестры, на подоконнике в самой маленькой дальней комнате стояли милые часики, очень интересные, в виде девочки. Она шевелила глазками влево и вправо на каждый шаг секундной стрелки, а внизу двигались попеременно ножки. У меня таких не было, поэтому я им и приделала «ноги», сломала, толкая туда-сюда двигающийся механизм и ловя «живые глазки» своими маленькими пальчиками.

Во дворе поодаль, в метрах пяти, отдельно возвышалась над домом летняя кухня, однокомнатная белая хатка со ступенями и с печкой, выложенной кирпичом и отапливаемой углем. Там готовили еду, летом обедали, варили варенье, солили огурцы, помидоры, капусту, там же эти закрутки и хранились. Повсюду во дворе на земле лежали камушки рыжего, черного, желтого цвета. Это отходы от сожженного угля, которыми выстилали дорожки. В огороде росла зелень и овощи: свекла, лук, картошка, морковь. Бабушка рассказывала: «Во время войны мы от голода не пухли: сеяли, растили огород, ухаживали за коровой и трудились с утра до поздней ночи. А вот те, кто ленился – те умирали». Какие деревья росли в саду – не помню, кроме вишни перед домом возле зеленой калитки. В конце огорода с покосившимся забором из палок с правой стороны стоял такой же деревянный некрашеный полусгнивший туалет. В досках были большие щели, через которые изнутри было видно огород и прилегающую территорию. Я боялась туда ходить, там жужжали и летали мухи, дурно пахло, и пауки вили паутину. Туалетной бумаги в помине не было. Были листочки из старых газет, аккуратно порванные и нанизанные на большой гвоздь возле двери. Ими и пользовались в обиходе, но предварительно надо было сильно «пожамкать» листик старой корреспонденции. Дверь просто прикрывалась, и закрыть ее не представлялось возможным, так как она уже перекосилась и держалась на «добром слове», но держалась, хотя петли были старые уже и ржавые. И все это можно было потерпеть, изредка посещая этот домик, но пауков я боялась до смерти, поэтому бабушка позволяла присесть где-нибудь, не доходя до него. А вот ночью если вдруг нужно сходить было до «ветру», как говорили, для этих нужд в предбаннике стояло оцинкованное ведро с зеленой отбитой крышкой. Со времен войны практически все так и сохранилось, кроме новой построенной летней кухни.

Про военные годы бабушка Ира вспоминает, что они выжили еще благодаря корове и двум участкам земли в одиннадцати верстах от дома. Там бабушка сажала кукурузу, которая давала неплохой урожай – сорт был хороший, початков навязывалось по четыре-пять штук на растении. Белая, вкусная и красивая была кукуруза. В будущем этот сорт папа привез на Украину к другой моей бабушке Гаше. Соседи в очередь становились, чтобы бабушка Гаша поделилась кукурузой на семена. Полол, сеял, ухаживал, а потом и собирал кукурузу с матерью мой папа. Работали на участке целыми днями, от рассвета до заката. На корове возили мешки с урожаем. Витька дома оставался на хозяйстве, да и был совсем маленький. Дядя Вася пас корову, доил ее, а потом продавал молоко, сметану, масло на рынке. Карточек не было, так и выживали. Как-то раз за столом папа рассказал такую историю. Однажды уже в конце войны сильно уж нагрузили они корову и «подорвали» ее. Что это значит, я только примерно понимаю, но все равно не совсем. Корова заболела и отцу пришлось вести ее на бойню. «Я – говорит – веду ее, а сам реву, а у нее такие глаза, как будто все понимает и плачет, так на всю жизнь и запомнил этот взгляд Зорьки».

Позже уже в этом доме жил дядя Вася, старший брат моего отца и мой крестный, со своей женой, тетей Катей, и моей любимой сестренкой Любочкой. Не помню, в каком году они все же продали этот домик, но точно после того, как дядя Вася получил квартиру от работы, рядом с Артемом в поселке Заводской. Деньги, вырученные от продажи дома, отдали бабушке, а та поделила их. Большую часть она отдала папе, почему-то мне кажется, в сумме пятьсот рублей. В то время это были огромные деньги. Со слов мамы, до появления меня бабушка еще жила там с семьей Василия. Будучи уже работая в Ростове, папа мотался каждые выходные к своей матери, а позже и с моей мамой после их свадьбы. Возил гостинцы, деньги, еду, одежду, он очень заботился о своей маме.

Вспоминаю, как бабушка ходила всегда в платочке, беленьком хлопковом и с милым орнаментом из синих или черных цветочков. Волосы были негустые, но всегда собирались черными шпильками в пучок и закреплялись гребешком, такой полукруглой пластмассовой расческой с слегка извилистыми зубьями. Она делала гулю, вставляла гребешок и сверху надевала платочек.