Екатерина Гончарова - Земля XXIII: Вестполис

Спустя двадцать минут Джон, наконец-то, попал в нищие кварталы. Ему, можно сказать, повезло. Дом матери находился почти на границе ремесленного и нищего квартала. Оставалось пройти каких-то сто метров. Если же Джон захотел бы попасть на край города, то ему не хватило бы и дня пути. Убогие домишки были накиданы вдоль улиц там и сям, как памятники на кладбище. Если ты не вырос в этих переулках, то запросто мог бы потеряться среди них уже через полчаса пути. Довольно широкая улица могла внезапно окончиться тупиком за поворотом, во дворах были нагромождены сараи и котельные, на веревках сушились выцветшие тряпки, кругом плакали дети, ругались женщины, а потом вскриками глушили сыпавшиеся на них от мужчин удары. Единственное, что объединяло их всех – это голод. Это слово было написано на лицах рабов сетками морщин, впалыми щеками, гнилыми зубами и белыми губами. Оно блестело жадными глазами в подворотнях, заставляло грабить и убивать прохожих, учило быстро убегать и быстро взрослеть. И еще одной деталью, указывавшей на ничтожество людей в этой хаотичной периферии, был металлический ошейник. Это был не просто аксессуар низшей касты, но и атрибут насильственного послушания. Если раб вел себя непокорно или просто дерзко, хозяин мог одним нажатием кнопки вызвать у негодника острую боль, вызванную электрическим разрядом. Абсолютное управление ошейниками принадлежало президенту. В центре Вестполиса находилась башня с большой мощной антенной-тарелкой, которая была соединена с каждым ошейником в городе. Оттуда Франк мог осуществлять правосудие и наказывать рабов, провинившихся за неделю. Это происходило каждую пятницу. В народе говорили «судная пятница».

Вокруг башни, кстати, находилась Пента. Пента представляла собой пятиугольное здание в центре города, оно охранялось людьми, обвешанными оружием. Там ежедневно собирались представители власти, которые разрабатывали новые законы, вносили изменения в существующие, и решали денежные дела. Попасть рабу туда было практически невозможно, но Джону однажды довелось там побывать. Это было два года назад, когда Франк приказал ему принести на заседание совета свежую накрахмаленную рубашку. Мальчик зашел в кабинет Франка, молча отдал ему рубашку и помог её застегнуть на все пуговицы. Когда он закончил, а Франк, глядя в зеркало на стене, разглаживал складки, Джон смотрел на другую стену, на которой крупными буквами был высечен кодекс раба. Мальчику нельзя было подавать вид, что он умеет читать, поэтому он немного отвернулся от стены, но краем глаза все-таки убедился, что там изложены все десять заповедей раба.

1. Молчи, пока тебя не спросят.

2. Не заставляй Хозяина ждать.

3. Не покидай Хозяина от рассвета и до заката солнца.

4. Ешь только после Хозяина.

5. Не прикасайся к книгам и грамоте.

6. Не прикасайся без позволения к собственности Хозяина.

7. Забудь обо всех людях, кроме семьи Хозяина.

8. Если другой раб нарушает Закон, расскажи об этом Хозяину.

9. Нарушая Закон, помни, что ты заслуживаешь смерти.

10. Не пытайся снять ошейник, иначе получишь смертельный разряд.

Больше всего его на тот момент удивило то, что эти заповеди, предназначенные для рабов, висят в кабинете президента. Зачем, понять он не мог.

На улице было еще светло, но тьма уже начала выползать из подвалов и квартир. То тут, то там Джону встречались проститутки. Увидев его, они задирали выше подолы, улыбались ему прокуренными зубами и показывали неприличные жесты. «Недорого, малыш!» – смеялись они, – «Корочка хлеба и я – твоя». Джону не было от этого противно или стыдно, это было нормально в том месте, где он родился, и всё же он не хотел такой любви. Грязной, доступной и прокуренной.

– Ах ты, грязная шлюха! – почти у самого дома Джон увидел, как над скрюченной в углу женщиной навис сутенер, – Я даю тебе место на главной улице, а ты не платишь мне мою долю!

– У меня все деньги уходят на детей, – рыдала она в ответ, – они хотят есть!

– Ах ты ж, мерзость, ты почему не думала об этом, когда рожала? – он занес кулак над ее головой, но так и не обрушил его ей на голову, потому что его кто-то сильно толкнул в сторону. Это был Джон.

– Щенок! – взревел мужлан, глядя на подростка, – не лезь, когда взрослые разговаривают!

– Я-то щенок, – не растерялся Джон, – а вот ты тут, кажется, незаконный бизнес устроил? Я думаю, что на улице Торговцев и в доме Президента Франка эту новость воспримут с большим интересом! Мне ведь ничего не стоит рассказать о твоих делах! И да, еще раз поднимешь руку на эту женщину, и тебе конец. Ты понял?

Джон был одет намного лучше всех остальных в нищем квартале, и сутенер быстро сообразил, что тот близок к богачам, и его слова вполне могут оказаться реальной угрозой.

– Да, понял, – речь Джона подействовала на него, как разряд ошейника. Мужлан мгновенно растворился в воздухе.

– Мама, пойдем, – он подхватил плачущую женщину, поднял ее на ноги и повел в дом.

У порога мать Джона стряхнула пыль с юбки, провела ладонями по волосам, а затем стёрла ими же слезы с лица. «Если бы она родилась свободной, она бы сейчас была красивой», Джон молча разглядывал мать. Ей было около тридцати лет, но выглядела она почти на все пятьдесят. В волосах уже серебрились тонкие ручейки, лицо с правильными чертами было измученным и потасканным, грудь устало висела. Тонкие руки чуть ли не со скрипом сгибались и разгибались, так казалось Джону. В комнате их окружила ребятня всех категорий и мастей: грязные, в рваных лохмотьях, как голодные птенцы, окружили они мать и старшего брата. Джон вынул хлеб и фрукты, по блюдцам распределил картофель и мясные кусочки. Некоторые пришлось разделить на несколько частей. Дети накинулись на еду.

– Джонатан, спасибо, сынок. Спасибо тебе. Спасибо, – лопотала мать, глядя, как маленькие оборванцы быстро поглощают кусок за куском, – если бы не ты, я не знаю, как мы выживали бы.

– Мам, ладно тебе! – парень испытывал неудобство, ведь мать благодарила его так, словно это был не его долг, а какое-то оказанное свыше благодеяние. – Скоро Серж повзрослеет, тебе будет легче. Какие новости есть?

– Ох, Джони, ты представляешь, наша соседка сверху, Лиз, продала своего новорожденного в медицинское ведомство. Она сказала, что его все равно ей нечем кормить. Чтобы было молоко, надо есть, а еды у нее не бывает по несколько дней. И вообще, она не хочет, чтобы он страдал всю жизнь, – мать всплеснула руками, – порежут теперь малыша на органы.

Джона передернуло. Рынок органов был легализован всего пару лет назад, и теперь то, что раньше усердно скрывалось, вылезло наружу отвратительными струпьями. Все было давно узаконено: проституция, торговля органами, наркотики и алкоголь. Нищие кварталы превратились в смердящую клоаку, откуда ж, однако, Вестполис черпал неимоверные трудовые ресурсы, выживая за счет рабов.