Михаил Дорошенко - Возвращение домой

«Логично».

«Я же вам говорю: все объяснимо. Следите, уже полминуты осталось».

«О, исчезла!» – восклицает Беата.

«Да там выключили свет во всем доме, – говорит Шкловская. – Это бывает».

«Что там еще у нас по программе?» – хлопает в ладони Чезаров.

«Подкова», – появляясь из-за портрета Сталина, объявляет человек в штатском.

«Ах, да… вот! Подкову нам!»

Из-за деревьев, сбрасывая шубу появляется официантка в тонкой полупрозрачной блузке с фарфоровым блюдом в руках. На блюде лежит подкова.

«Кто у нас тут самый сильный, а? Назначаю приз!» – орет хозяин.

«Какой приз?» – кокетливо спрашивает Леночка.

«А вот ты и будешь призом! Кто победит, тот поимеет его, то есть приз, Леночку нашу, – и, делая паузу, добавляет, – в переносном, разумеется, смысле».

Несколько человек пробуют подкову в том числе и женщины. Наконец, очередь доходит до Хрусталева. Он, поднатужившись, разгибает подкову и сгибает ее обратно. Под аплодисменты присутствующих бросает в костер.

«Э, нет, – говорит Володя, – про генерала забыли».

Он лезет рукой в огонь и под бурные аплодисменты извлекает подкову. Бросает ее в снег, она шипит под ногами у генерала. Тот берет ее, спокойно ломает и вновь бросает в костер.

«Целуй победителя! – орет Николай Андреевич, обращаясь к Лене.

«Ой-ой-ой», – жеманничает она.

«Подумаешь, поцелуй, – восклицает Камерер, – нужно что-нибудь посущественнее. Если и поцелуй, то хотя бы в подвязку. Я хотел сказать – в ляжку».

«Можно и между, – тихо комментирует жена генерала. – Чего уж там мелочиться».

«Достаточно в плечико», – вдруг заявляет Лена и, стаскивая шубу, оголяет плечо.

Придерживая рукой за выглядывающую из выреза грудь, генерал впивается ей в плечо долгим поцелуем. Все начинают считать. Жена Шкловского раскрывает томик Чехова.

«Хотите зачту что-нибудь?» – нервно спрашивает она жену Чезарова. Та, взглянув на мужа, молча машет рукой в знак отрицания.

«Я ко всему привыкла»

«Переселили нас в подвал, – сообщает жена Шкловского, чтобы отвлечься от рискованной ситуации, – но мы все равно там не жили. Часть вещей осталось на прежней квартире…»

– Ва-ам прэдпысано… – повторяет милиционер в квартире генерала.

– Позвольте… – пытается сказать генерал.

– Ва-ам прэдпысано в двадцать четыре часа а-чистить помещение от занимаемых вещей и переселиться по месту про-пыс-ки.

– Но…

– Никаких «но»! Вам прэдпысано…

– Мы уже очистили помещение от вещей, а сюда приходим в гости к родственникам.

– Не положено, – добавляет другой милиционер.

– В гости ходить не положено?

– Не позднее двенадцати часов ночи, а если… спасибо, – берет он стакан водки, – не откажусь.

Оба милиционера снимают фуражки и, запрокинув головы, выпивают, крякают, закусывают.

– Будем приходить с проверкой по четвергам и… – подставляет один из них стакан, чтобы ему налили еще, выпивает, – и… довольно, а то не дойдем до отделения.

На стене начинают звенеть часы.

«Мгновенье, ты прекрасно!» – отмечает Борман, когда начинают бить старинные напольные часы в кустах.

«Остановись!» – восклицает Чезаров и стреляет в циферблат из пистолета.

«Не жалко часов?» – спрашивает Шкловская.

«Что часы? Мы с генералом в людишек стреляли – и ничего».

«На фронте?»

«В Глисте!»

«В Элисте», – поправляет его генерал.

«А, ну да – в Элисте. Они там кум-му-низм построили в отдельно взятой республики».

«Да? – изумляется жена генерала. – Почему никому не известно?»

«Он у них местного значения. У них там все равны…»

«Кроме одного», – добавляет Шкловский.

«Пожалуй, трех-четырех еще… главных начальников. Все остальные равны. Бедность у калмыков невообразимая. Стол нам накрыли – такого в Кремле не бывало…»

Прямо в степи накрыт стол буквой Т на двести персон. В начале стол с посудой из золота и хрусталя, старинные подсвечники. Горы черной и красной икры, экзотические тропические фрукты. На следующем столе, который тянется метров на сто, посуда становится все более скромной, а еда проще. В нескольких местах калмыки играют рюмками в шахматы на черно-белых квадратах, нанесенных на клеенку. Метров через тридцать на столе остаются только бутыли с самогоном, хлеб и соленые огурцы. На некоторых стульях стоят бюсты Сталина, Ленина, Берии. Во главе стола на вертящемся кресле с огромной спинкой восседает Чезаров. Рядом в согбенной позе стоит руководитель республики в современном костюме под национальным халатом с ястребом на плече. По левую руку в кресле поскромней сидит Шкловский.

«Цинь, цинь, цзи-инь» раздаются странные звуки за спиной у хозяина. Он разворачивает кресло, и перед ним оказывается голая девочка лет пятнадцати на глобусе. Оно проделывает несколько танцевальных па и, быстро перебирая ногами, укатывает в сторону. На нее надевают на ходу бархатный, расшитый золотом, халат, она спрыгивает с шара и садится за стол. Ее место занимает толстая уродливая певица в пестром национальном костюме с венцом на голове. Она возводит лицо к нему и выводит руладу на высочайшей ноте, из ее рта появляется красное яйцо, оно взлетает под воздействием еще нескольких певцов и певиц, которые, окружив солистку, подхватывают звук и поднимают яйцо в воздух. Яйцо раздувается под действием звука до размеров надувного шарика. Руководитель республики стреляет в шар из ружья, шар лопается и из него появляется голубь. Стрелок берет с руки помощника ястреба и подбрасывает его вверх. Ястреб взлетает и в мгновение ока раздирает голубя. Ветром уносит перья, а вместо крови осыпается красный бисер. Ястреб садится на плечо руководителя республики. Хозяин аплодирует и разворачивается к столу.

«А это кто?» – указывает Шкловский рукой на гостей за столом.

«Лучшие люди республики: передовики производства, бригадиры, доярки. Короче, народ».

«Пускай кто-нибудь выступит, расскажет о… э…» – щелкает он пальцами.

«О достижениях народного хозяйства», – подсказывает Шкловский.

«Вот-вот, о достижениях!»

«Они, как дети, – разводит руками руководитель, – несмысленыши. Говорить не умеют».

«Чему-то их в школе учили! Вот, ты, например, – указывает Чезаров на первого попавшегося, – скажи что-нибудь».

Калмык неопределенного возраста встает, раскланивается во все стороны, сложив руки на груди ладошками, и с достоинством заявляет:

«Мы… рабы, рабы… мы…»

«Кажется, нужно говорить, – спрашивает Шкловский, обращаясь к Чезарову, – мы не рабы?»

«Их так учили… – отвечает руководитель республики. – Они так приучены с детства».

«А-а, да? А вот там, кажется, русский сидит. Что за человек?»

«Да это разве человек? Так, ерунда-бирунда, библи-ап-текарь…»