Михаил Дорошенко - Возвращение домой

«Что скажешь, библиотекарь?»

«Сатрапы вы!»

«Ах, сатрапы!»

«Наказать?»

«Пожалуй, стоит наказать за дерзость аптекаря».

«Пороть будем прелюдно, ястреба выпустим или из ружей отстреляем гуманными пулями?»

При его словах человек вскакивает и убегает.

«Гуманными, это как?»

«Резиновыми, – говорит руководитель республики, выпуская ястреба. – Убиват нэ убивают, но память о себе ас-тавляют».

«Хм…»

Ястреб тем временем нападает на беглеца и начинает его клевать.

«Проявим добротолюбие. Будем стрелять гуманными пулями».

Шкловский с хмурым видом сидит, скрестив руки на груди.

«И ты стрелял?» – спрашивает его жена.

«Нет, не стрелял».

«Присутствовал, он же гуманист, – поясняет Чезаров. – После, конечно же, банька была. Но это, скажу я вам, уже сплошная вакханалия. Местные девушки все, как на подбор, оказали не девушками».

«Какая же ты сволочь, – тихо говорит жена генерала, повернувшись к нему. – Все вы сволочи…»

Она направляет пистолет на молодого человека в мундире белогвардейца. Протягивая к ней руку, он залезает на подножку вагона.

– Люба! Люба! Поехали со мной, Люба!

– Нет, Александр, нет! Останься, ты должен отсидеть три года в тюрьме! Я буду ждать тебя!

– В Париж, Люба, в Париж!

Поезд трогается.

– Нет, дорогой, нет! Я люблю тебя, Саша! Я не отдам тебя врагу! – восклицает она и стреляет.

Он эффектно повисает вниз головой, сползая по поручням.

В одной из лож встает Сталин и делает знак рукой, и аплодисменты мгновенно смолкают. Он некоторое время молчит, а потом начинает медленно с расстановкой говорить:

– Мне… па-анравилась игра… ак-теров, дэ-ка-рации. Но… как сказал Аскар Уайльд… – он делает затяжку из трубки, – тот, кто на сцене на-зывает лопату лопатой тот… называет лопату лопатой. Виновные… будут наказаны, невиновные – нет. Продолжайте спектакль.

Хрущев машет из-за его спины платком.

– Люба… Люба… я люблю тебя, Люба! – орет белогвардеец, все еще свисающий с поручней вниз головой.

Закрывается занавес, все встают и аплодируют. Шкловская выходит из театра.

Открывается дверь лимузина с затемненными стеклами.

– Шкло-о-овская, – зовет Берия выходящую из подъезда жену генерала.

– Я?

– Ты-ты, – манит он ее пальчиком. – Иди сюда… садись.

– Э… а… в чем дело?

– Сейчас объясню.

Две женщины раздевают ее. Берия стоит рядом, опираясь о стол, и крутит на пальце пистолетик.

– Переодевайся, – бросает он ей на пол новое белье и платье.

Они идут по коридору. Она в чепчике и фартучке, с подносом в руках. Берия говорит ей на ходу:

– Зайдешь к Иосифу Виссарионовичу…

– Я!? – приостанавливается она и прижимает руку к груди.

– Ты-ты… зайдешь, когда услышишь «огня», зайдешь… вот тебе зажигалка… – кладет он маленький пистолетик на поднос, – щелкнешь и огонек поднесешь к трубке. Понятно?

– Почему я?

– Ты актриса?

– Как будто.

– Действуй. Стой! Что прикажет, то и сделаешь, – и он подводит ее к двери.

– Огня! – раздается из-за двери.

Она неловко перекрещивается, входит в комнату, подходит к сидящему в кресле Сталину с трубкой, подносит зажигалку, раздается громкий щелчок. Сталин вздрагивает и начинает хрипеть. Она роняет поднос и выскакивает из комнаты.

– Только тс-с… – говорит Берия и вручает ей букет – никому, а то сделаю тебе бо-бо.

Она спускается по лестнице в вестибюль театра.

На остановке два контролера пытаются вывести упирающегося вора.

– Позвольте, я заплачу штраф, – предлагает интеллигентного вида человек в пенсне, но контролеры не обращают на него внимания. – Ребята, а знаете ли вы, что Иоанн Златоуст сказал по вашему поводу? Ремесло мытаря нагло и бесстыдно. Это корысть, ничем не извиняемая, бесчестная. Хищение под видом закона.

– Иди, иди отсюда, законник, – злобно шипит один из контролеров. – Щас мы тебя заберем за религиозную пропаганду!

– По Муромской дороге… – поет вор. – Мне в сортир надо по нужде.

– Большой и малой, – усмехается контролер. – Заткнись, промокашка! Щас мы тобой подотремся в сортире.

– Дяденьки, – канючит вор, – за што, дяденьки? За што штраф берете? Да у меня и нет ничего! – выворачивает он карманы. – Да я и на трамвае этом не ехал, – указывает он на проезжающий мимо трамвай. – Девушка, подтвердите! Я на этом не ехал!

– Я вам верю, – говорит девушка в красном берете. – Я вообще склонна верить людям. Отпустите его, я за него ручаюсь. Я возьму его на поруки.

– Иди отсюда, сука! Щас в милицию заберем.

– За што, дяденьки?

– Плати штраф, мужик. До милиции тут рукой подать.

– А до смерти четыре шага, – поет вор.

– И-ди!

– А вот и не пойду.

– Не пойдешь, силой поведем: срок получишь.

– А я в сортир хочу, вот!

– Я увидел, – говорит вор, уставившись в отверстие в потолке уборной, над которым трепещет крыльями голубь, – что Ангел снял первую из семи печатей, и я услышал одно из четырех животных, говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить.

Сквозь щели и дыры дощатых стен начинают просвечивать косые лучи неожиданно выглянувшего солнца.

– Слушай, – говорит один из контролеров, – давай отпустим его. Говорит, как человек умудренный.

– Да какой он – человек: ханыга! Не видишь, что ли? – говорит другой контролер с возрастающей злобой. – Ты не только штраф получишь, тебе еще и срок впаяют. На лесоповал пойдешь.

– Эх, фраера… не ведаете, что творите. Я к вам и так и эдак, а вы все упорствуете. Когда предстанете вы пред очами Господа нашего, спросит он вас: какое доброе дело вы совершили? А вы скажете: честного вора отпустили с миром, а? Вам и зачтется.

– Станут грешные ошую, а праведные – одесную! – провозглашает контролер.

– Не судите, да не судимы будете! Отпустите меня Христа ради! Отойдите от бездны дерьмовой!

– Из дерьма вышел, туда же изыдешь, – говорит контролер и бросает окурок в отверстие.

– Я увидел звезду, падшую с неба на землю, – провозглашает вор, – и дан был ей ключ от кладезя бездны…

Рассыпая искры из-под колес, проносится мимо трамвай.

– Она отворила кладезь бездны, – продолжает один из контролеров, – и вышел дым из кладезя, как дым из большой печи. И помрачилось солнце и воздух от дыма из кладезя…

Из отверстия начинает выходить дым от загоревшейся бумаги. Солнечные лучи гаснут в щелях.

– И из дыма вышла саранча на землю, – указывает вор на контролеров, – и дана ей была власть, какую имеют земные скорпионы…