Михаил Дорошенко - Возвращение домой

– И сказано было ей, – добавляет второй контролер, – чтобы не делала вреда траве земной, и никакой зелени, и никакому дереву, а только одним людям…

– И вострубил второй ангел и когда снял он вторую печать… – продолжает вор, – вышел другой конь, рыжий, и сидящему на нем власть дана взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга, и дан ему меч губить все живое! И даже два! Оп… – втыкает вор два ножа одновременно в тела контролеров. – Что, мытари, приуныли? Прошу на выход, – отрывает он доску над ямой с дерьмом. – Нехорошо вы со мной, фраера, поступили: из честного вора мокрушника сделали. Кто соблазнит малых сих, сказано, тому лучше камень на шею, да в омут! На вот тебе кирпич: выполняй предначертание. Оп! – одной рукой он вынимает нож, другой слегка подталкивает одного из контролеров в грудь и тот плюхается в яму. – И когда он снял следующую печать, явился конь бледный и имя ему было «смерть» и ад следовал за ним.

В уборную входит какой-то человек, отводит в сторону пошатывающегося контролера.

– Житья нет от этих пьяниц, – благодушно произносит он и мочится. – Доску зачем-то сорвали. Если свет в вас тьма, то какова же тьма? Горе, горе тебе великий город Вавилон, город крепкий! – добавляет, выходя из уборной. – Ибо волшебством твоим введены в заблуждение все народы…

– И в нем найдена кровь пророков и святых, и всех убитых на земле, – продолжает вор. – Упокой, Господи, душу убиенного раба твоего… как его звали? – обращается он ко все еще стоящему в оцепенении контролеру. – Ладно, Господь разберется. Теперь ты! Ты меня пожалел, и я тебя отпускаю. Не двое ли было на ложе? Одного возьму, другого оставлю! Я тебя чуточку только подранил. Ежели выживешь, не охоться ты больше на людей! Опасные они, безжалостные…

Вор возвращается на остановку, запрыгивает на ходу в трамвай, в котором находится жена генерала с цветами. Рядом с ней сидит засыпающий человек с виолончелью между ног, по струнам которой скользит, извлекая жалобные звуки, его рука. Те же контролеры проходят мимо вора, не замечая его.

– Научились Р-родину любить, – указывает он на контролеров. – Фраера дешевые! Здрасти, – подсаживается он к жене генерала. – Я вас знаю. Помните, в гостях у вас был.

– Здравствуйте, здравствуйте, молодой человек. Я вас помню.

– Вы в жизни красивее, чем на афише.

– А-а… может быть, может быть.

– Я за вас чё угодно сделаю. Если надо на пику кого посадить или еще чё…

– Помогите цветы донести.

За окном идет снег. Трамвай проезжает сквозь парк. В глубине компания на пикнике.

С двумя огромными букетами в руках Шкловская входит в квартиру, подходит к буфету, наливает рюмку вина, выпивает и заходит в спальню.

– У меня появился поклонник.

– Ты погляди, что происходит, – указывает Шкловский за окно.

– Эй, подметало, чё красоту портишь? – спрашивает вор.

– Да я тя щас! – со злобой идет дворник на него с лопатой, но осекается, увидев финку в руке. – Милиция! – орет он и свистит в свисток – вор убегает.

– Пингвиненка не видели? – спрашивает заплаканная женщина в белом халате. – Сбежал, из зоопарка сбежал.

– Не положено! – рычит дворник и с еще большей яростью набрасывается на статуи: рубит головы, топчет ногами глаза.

– Эт-тит ты, – чертыхается он, – вылупили гляделки!

Вор, преследуемый милицией, прячется за мокрыми простынями в одном из дворов. Милиционер пару раз стреляет наугад и уходит.

– Эх, зацепили, – говорит вор и нюхает свою руку в крови.

На белой поверхности простыни распространяется красное пятно.

– И возопили они громким голосом, – объявляет вор, – говоря: доколе, Владыка Святой и Истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу?

– И даны были каждому из них одежды белые, – вторит ему человек в пенсне с пекинесом, – и сказано им, чтобы они успокоились еще на малое время, пока и сотрудники их и братья их, которые будут убиты, как и они, дополнят число…

– Гля, – говорит один милиционер другому, указывая на светящуюся огнями сквозь снежную пургу карусель вдали, – колесо установили…

– Санксары! – подхватывает все тот же интеллигентного вида человек в пенсне.

– Эт кто?

– Это символ того… так, подержите зонтик… – он передает зонтик милиционеру и делает широкий круг рукой, – что вокруг, внутри и вовне! – забирает зонтик и уходит.

– Э-э… – говорит милиционер другому, – чё он такое сказал?

– А-а! То, шо мы як билки у колиси крутымся и усё!

На балкон высотки появляется Шкловский со скрипкой, он начинает играть полонез Агинского.

Из-за его плеча открывается вид на поляну между соснами у реки.

«Беаточка, пойдемте прогуляемся по лесу, – говорит Камерер. – Лес в центре Москвы, какая прелесть. Это ли не чудо? Крохотный скверик, а все поместилось. Как будто за городом, на пленэре».

Они идут, подбирая то тут, то там расставленные бокалы с красным вином на снегу. В кустах расставленные статуи из льда с фосфоресцирующей подкраской. Свисающие с ветки на лесках маски Козла, Красавицы и Кощея подсвечены снизу фонариками.

Камерер становится за маску Красавицы.

«Что это?»

«Это все некое дарование. Закончил… я имею ввиду дарование… бутафорский факультет театрального института или, как там, декораторский. Карачин его фамилия, а прозвище Ребус. Подходящее имя для бутафора, не правда ли? Друг твоего Шкловского, кстати».

«Да-да, я его знаю…»

«Войдем в оранжерею», – показывает Камерер на двери шкафа с ромбовидными стеклами без задней стены.

Зажигается свисающий с ветки оранжевый абажур. Несколько горшков с растениями расставлены в снегу. Узорные пальмовые листья на фоне заснеженного пейзажа. В глубине сада – ледяная статуя со вставными глазами. На протянутой руке сверкает брошь. За спиной статуи зеркало.

«Вы обдумали мое предложение?» – обращается он к Беате.

«Какое?»

«О женитьбе».

«Вы это серьезно?» – спрашивает Беата, подкрашивая губы статуи помадой.

«Если я вхожу в десятку самых богатых людей в стране, то и жена мне полагается соответствующая табелю о рангах. Негласному, разумеется».

«Вы… вы покупаете меня?»

«Вы бриллиант… следите за моей мыслью… которому требуется соответствующая оправа. Я предлагаю ее вам. Разумеется, я некрасив, но чертовски обаятелен. К тому же – умен! Я знаю толк в женщинах. Если я даже буду неверен, то только в мелочах. Кстати, о бриллианте! – показывает он на ладонь статуи. – Вот вам в подарок бриллиантовая брошь…»

Камерер пытается оторвать ее, но она примерзла, и он вынужден сломать у статуи пальцы.

«Вы что – с ума сошли? Я не приму такую дорогую вещь! И не ломайте вы женщине пальцы!»