Максим Гайдученин - Репейник

На тарелке только гжель – неужель?
магазин полон винцом, как свинцом,
мегаполис пусть высок, пульс в висок,
«цок-цок-цок-цок-цок-цок-цок», «цок-цок-цок».

гонщик едет первый? нет. permanent.
заграждает платьем фон. патефон.
надоело? отключи. вот ключи
забренчали, «чи-чи-чи», «чи-чи-чи».

гражданин как Сомали, сам моли,
чтобы видеть горизонт да из/от,
невозможность отойти к, нервный тик,
«тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик», «тик-тик-тик».

на минуте час висит, мчась визит
приближался поездом, пояс дом
охватил уж золотой, зола той
досталася, на кой? «ой-ой-ой».

хохочу я, как пингвин… pink… pin «queen»
титул марли… Харли Quinn… quickly in…
за старанья чисто кол, частокол, ага?
взгляд пронзает облака, «ха-ха-ха».

зарубиться в тени́ штор? ну и что?
раскатались, будто тесто, те сто
приёмов не помогут разменять меня,
золотом стошнило короля-ля-ля.

Мир от дождя приобрёл ртутный отли́в,
люди едят лишь и просят друг у друга «Налейте!»,
приезжай в гости, прочтёшь кучу тут ты молитв,
а потом друг другу платят и играют на флейте.

если смотреть на мир глазами Шекспира,
то из всех ролей, я, пожалуй, возьму роль Кая,
народ тянет ноги свои в шесть с пира,
а от меня ползёт дорога змеёй, увлекая.

вон птица – ворона, в небо такая…
мне нужно куда-то… там жерло, там холм с…
сомнениям разным не потакая,
дорогу ищу я, как Шерлок – как Холмс.

следы и во тьме заблистали листами,
другому себя здесь не проволочь никак,
пускай ваши звёзды на пьедестале,
а мои будут в сердце, в шаге от позвоночника.

в ночную, ночную шероховатость
ступаешь, руками сдвигая тьму,
какие-то люди: шея, рукава, трость,
но я их перешагну.

с собою бы лучше б вступали бы в драку вы,
сами потом возло́жите,
пороки мои ужаснее Дракулы,
только с ними бой и возможен мне

даже даром не надо ста раев,
ни побед, ни медалей, ни…
я просто душу стараюсь
протащить через пыльные дни.

За окном давно уже чернила,
и Луна, как будто бы свеча,
одним махом Землю очертила
и осталась там же, где вчера.

уж устали, испускали стон лбы
из-под желтоватого венца,
и столбы кричали «нам бы стол бы
и на нём, конечно же, винца!»

полотно утыкано звезда́ми,
выбирай скорей себе, друг, гимн,
каждой уготовано здесь даме
и мужчине… да и всем другим.

звёзд навалом, с красотою, с видом,
ну а если, говоря про эт,
ошибаюсь я, тогда свои дам,
у меня их много – я – поэт,

а ещё мечтатель я, однако, впрочем,
в этом мире скучно не мечтать,
не менять на грёзы каждый прочерк,
грёзы… нужно мне за ними мчать.

вы проверьте: ночью выньте резко,
будет запустить в вас можно стих,
в сон от мира уходить так интересно,
хорошо, что есть возможности.

за стекляшкой тьма давно – чернила,
порисуй: хоть обнеси Неву,
пусть рука лишь контур начертила,
завтра нарисуешь синеву,

а сегодня люстру погасили
и под плед до головы да с пят,
вот лежат так – копят пока силы,
нету никого нигде: все спят.

Возле каких-то бесконечно пёстрых клумб,
тональностью симпатизируя грачу,
мне кто-то говорил «Пойдём-ка в клуб!» —
я тихо отвечал, что не хочу.

а он всё продолжал, меня жалея,
хоть не давал на это я причин,
рассказывать, что стал весь, как желе, я,
а мог бы заработать себе чин.

вокруг меня смеялись или выли,
красиво брызги слов они пускали,
а я рассматривал свои ботинки в иле,
что свешивался на асфальт кусками.

– а купим два билета и в театр?
хоть посмотреть на то, что там идёт,
узнаем смысл слова «ихтиандр»
в театре… – как обычно, «Идиот».

– а, может быть, к нему на именины?
– а сколько ему ныне? двадцать, да?
– двадцать один, там празднество у Нины…
– значит пойдём к нему на двадцать два.

– а так бы чокнулись сегодня все мы дружно,
хоть и не пьёшь ты, дурачок, винца,
фужеры мы подня́ли бы, как ружья…
– а я наоборот хочу… не чокнуться.

вокруг меня смеялись или выли,
красиво брызги слов они пускали,
а я рассматривал свои ботинки в иле,
что свешивался на асфальт кусками.

– в том мы играли ведь вчера, а в том и били,
как и всегда, везде клал шутки я,
а, может, подвезти в автомобиле?
– да нет, спасибо, на маршрутке я.

– а знаешь, на работе мы не пашем,
с такой работы не охота и слезать! —
но вижу я, что по щеке у Паши
совсем недавно ехала слеза.

– давай сегодня сходим вместе в боулинг
или, по крайности, в картишки… ну, в бильярд,
что ж ты молчишь, будто упавший с неба боинг?
– хочешь пройтись со мной? один мой шаг вбил ярд.

– пойдём, дружище, в парк аттракционов!
а после парка можно моцион!
– не надо, друг мой, этих моционов,
вся жизнь – один большой аттракцион.

Над нами небо розовело,
готовился сгореть закат,
люди смотрели осовело,
держа, однак, его за клад.

она решила акварелью
(всё это в феврале того),
теперя слёзы во дворе лью —
нет фиолетового.

своею кистью мой портрет
на фоне неба, там палитра
изящна очень: с white по red,
краски ушло туда пол-литра,

но если б знали бы вы сами
меня, топило лето во…
тогда б не мерили весами,
там было б фиолетово.

плеснули б вы, налили и
ушли смотреть бы свой балет,
а я б смотрел на лилии
и на глубинный фиолет.

нет спору, что мы все должны
в душе по розе… хоть взрасти
тюльпан, не для меня/княжны,
а для себя… хоть в возрасте.

я как-то раз в контору – пьют за,
но мне швыряют: «ФИО, лет…»,
«ого, сюда! смотреть юнца!
ему всё фиолетово».

Любят почти все город,
и когда он тонет в лучах,
в этом мире есть у всего род,
а цветочек, бедный, в углу чах.

звуки внизу где-то хлёстки —
кто-то нырнул в ранний рок,
по крышам сновали блёстки,
фраера гнал фраерок.

хрупкий балкон, сберегусь ли?
но выхожу, изволь,
прямо с утра где-то гусли,
дрожание, щебет и звон.