Максим Гайдученин - Репейник

Если бы я был репейником,
я бы к тебе прилип,
к платью цветочком сиреневым,
радостным, ярким, как блик.

мы понеслись бы по полю,
вдаль от людской суеты,
был бы настолько с тобою,
насколько с собою ты.

чувствовал бы твою кожицу
под миллиметрами льна,
видел бы милую рожицу
даже захлопнув глаза.

нежностью лёгкой овеянный,
крепко колючками за,
сладостным помню мгновение,
когда обнаружил тебя.

не сомневаюсь нисколько:
другие спасут – саблю дай,
но только ведь я и только
иголками в пляс – наблюдай.

так разберуся с каждым,
оспой впечатаюсь в них.
«тут не судьба нам, – скажут. —
влюблённый репейник – псих!»

по воздуху сказкой на воле,
давно не бежим – скользим!
и так не известно, ей Богу,
сколько лет и сколь зим.

всюду носились бы вместе,
вместо «я» только «мы»,
если бы, если бы, если,
если бы, если бы, бы.

На полянке, подня́в к небу кед,
я лежу, отдыхая часами,
в кулаке моём дней букет
с танзани́товыми васильками.

облака, белоснежной периной
извиваясь, скользят на меня,
а травинки слили́сь воедино,
мягкото́ю своею пленя.

я вставать и не думаю даже,
потому что и так хорошо,
птица вслед за птицею сажей,
самолётики хором швов.

запах свежести скачет на ве́тре,
пробегает тысячи вёрст,
но становится бледным навеки,
понимая, что всё не всерьёз.

лучик игристого света
заливает мои глаза,
куда-то несётся планета,
как и всегда,

но не участвуя в гонке,
не соревнуясь, а так…
на выгоревшей футболке
отпечатки небесных атак.

А у меня душа ни порезана, ни рвана,
в ней цветёт та самая небесная нирвана,
честное лека́ло, как Франческо Ерека́ло,
ни того ведь, ни другого не существовало.

каждый говорит, что у него на сердце рана,
что познал печали этой жизни слишком рано,
что на самой грани был уже раз пять,
что такое ощущенье, что хотят распять,

что душа, как пленник в теле, настрадалась,
что кидает свои вопли лишь для нас, на радость,
а ещё, что «мученик, не веришь? просто дам ус
и могу судьбу сказать твою, как Нострада́мус».

ничего подобного с меня – спроси́те,
я вам расскажу и про себя, про city,
о погоде – вон, к примеру, дождик моросит,
у меня есть море строчек, у кухарки – море сит,

а ещё душа у многих – носовой платок,
вот они и выделяют туда свой поток,
но наслаждаться жизнью разве не прекрасней?
вы можете похвастать даже сказкой-басней:

«у меня стальной характер, будто спица,
ведь за 15 лет в России я сумел не спиться,
однако, признаю́ся, что из-за Курил
однажды взял я пачку и закурил».

смотри́те, ведь уже же даже гнёт ожи́л,
потёк он с красной кровью по каналам жил,
вот, что я предлагаю: вам бы в хоровод
и жаловаться вместе, то есть, хором – вот,

а у меня всё хорошо и душа ни рвана,
цветёт во всю катушку благодать, нирвана,
и всяческим морокам просто нету места,
ведь я весёлый и красивый, прямо как невеста.

День потемнел,
смотрится в высь лужи овца,
не надо в поте мне
ни перед кем выслуживаться.

огни горят, на-
руже электрических ламп…
всё так нарядно,
оружие – практически храм

давно для стран, что
около лежат и внутри,
тишина – страшно,
тем паче, коль она в «МП-Три»,

круго́м лишь битвы
за еду́ с добром – подло, брать-
я чувствую ритмы,
но мне их не подобрать.

слова – наркотик уж,
избавить – меня речи лишить,
я с языком – нарко́т и куш,
если на наречьи вершин,

как не зови, смысл оста-
нется тот, что и был,
мысли с моста, в луже овца,
в крови – цветочки и пыл.

нервы под локти волокут
да и не в о́де лишь,
тело засунув в лоно кур-
ток, не оделишь

душу спокойствием, но только
сделаешь так,
чтобы дрожала она, мёрзла,
как заснеженный флаг.

Мелькаю по лабиринтам улиц,
весёлый, словно капе́ль,
навстречу бредут, непременно сутулясь,
сотни сотен людей.

и, вроде бы, все в разноцветных шмотках,
но без улыбки их харя,
асфальт до блеска стального исшоркав,
идут они, шкандыба́я.

я закричал им: «Смотри́те наверх!
там Солнце смеётся лучами!»,
а они говорят: «отойди, человек,
печаль мы держим плечами».

– «Но поглядите, там облачко ведь
пушистее, чем овечка!»
а они говорят: «отойди, человек,
печаль наша бесконечна».

тут то ли тоска на меня, то ли жалость —
не знаю, кто поволок,
а они говорят: «хорошо нам лежалось
и небом нам потолок».

тогда я понял, что синие вы́си,
ненужные этим людям,
имеют для меня бо́льший смысл,
чем всё, чего они любят.

и празднично, точно карета на свадьбе,
я ринул куда-то вдаль,
а небо, следящее сверху за нами,
слегка улыбнуло край.

мелькаю по лабиринтам улиц,
весёлый, словно апрель,
душа расцветает – видно, проснулась,
надеюсь, надолго теперь.

Зверьки мерцают на Солнце
в форме воздушных шаро́в,
радостным смехом окольце-
вали верхушки цветных шатров.

соседство особое: птица и кит,
рядом в веснушках жирафик,
бурлит проспектик, даже кипит
в яркой одёжи трафик.

верёвочки нежно качаются ветром,
ребёнок держит зверьков,
но вдруг он случайно отвлёкся, а ведь ром-
б – форма ска́тов-ковро́в.

и вот такой скат покачнулся потоком,
и раболепно взлетел,
кто-ж знает: а затоскует по ком он
в пёстрой игре из тел?

а скатик поднялся уже выше зданий,
правду колю в,
и вдруг по часам (то есть, без опозданий)
схватил его чей-то клюв.

теперь они вместе летают уж чинно
и весь белый свет диви́тся,
тот самый скатик – это мужчина,
а птица – это девица.

у них не прогулка, у них путешествие,
вата как, облака,
чудно летят, плут и шествие, витие-
вато летят, облака-