Катерина Чиркова - Не знаю

Мои же первые книги – и прозы, и критики – вышли и были замечены еще тогда, в эпоху «сорокалетних». Мой лирический герой, лишь отчасти автобиографичный, жил свою холодноватую, парящую в духовной выси жизнь. Большой роман, написанный отчасти по следам первых любовей и драм, не брали в печать. Боялись эротизма и эгоистических, несоветстких откровений героя. Зато все знали, шептались, ждали – когда же, кто же решится. Он расходился в машинописном виде, почти самиздатом.

Книга рассказов «Весенний лед» – о ранней юности, детстве, школе – была прямо-таки популярна. Особенно часто звонили дамочки, рыдая, благодарили за рассказ «Возвращение рыжего». А он был практически документальным – был действительно у меня в детстве рыжий кот, есть даже пара наших совместных фото… были где-то, во всяком случае. И случилась действительно с ним такая душещипательная история…

На фотографии – Федя еще не родился, на подходе, а Кося – уши вертолетом, глаза – двумя золотыми полтинниками, хвост – посудомоечным ершиком – сидит рядом со мной на диване. Я чешу его за ушком.

И вот теперь Федя пошел в одиннадцатый класс, на подбородке у него только-только завязался пух. А Косю мы вчера похоронили – в коробке из-под роликов, под елкой, в дальнем углу дачного участка. Федя копал ямку. Сначала в извечной подростковой ленивой манере два раза ткнул в спрессованную почву и сообщил: «Не копается», предоставляя мне лопату вместе с возможностью удостовериться… Но вдруг забрал инструмент назад, велел мне взять фонарь и стал по-мужицки, остервенело дербанить лопатой землю, плотно прошитую корнями, дробить и выдирать их. «Без Феденьки мы бы не справились», – нараспев, с плакальщицкими интонациями произнесла моя мама Лелечка.

Она принесла этого кота семнадцать лет назад, в марте. Ему было недели три. «Значит, – сказала мама, – он родился в феврале, может, даже 29-го числа, в Касьянов день». Так рыжий котенок стал Касьяном, Косей.

«У меня в детстве был такой кот, очень похожего цвета, – сказал отец. – Помнишь, рассказ у меня „Возвращение рыжего“, популярный был рассказ, да». Мать кивнула, она помнила, конечно. Я не читала.

Росита не простила его появления, ее отношения с хозяйкой никогда не стали вновь такими нежными, как были раньше. Ей, родившейся в этой семье династической кошке, присутствие рыжего плебея с помойки было противно. Толстая, холеная Росита, получившая свое имя за нежный розовый нос, а прозвище Посикушка за манеру мстительно писать на вышитые подушки, к концу жизни стала худой и тощей, с перистой шерстью, на лапе у нее завелась какая-то мокнущая болячка. После ее смерти Коська стал единственным ребенком в семье.

Мать постоянно няньчила его на руках, таскала его за собой, как дети таскают, прижимая к пузу, плюшевую игрушку. Она разговаривала с ним – а он отвечал блеющим мявком – называла уменьшительно-ласкательными именами, кормила из своей тарелки, из магазина каждый раз приносила вкусненького. Поднимала его, ухватив за подмышки, на задние лапы – причем он покорно жмурился и только с затаенным раздражением помахивал хвостом. «Кося, давай мусь-мусь», – означало, что она тянулась к нему лицом с тонким, длинным носом, и он тоже тянулся к ней, и они терлись носами, как эскимосы. Когда она шла в сортир, кот сидел под дверью. Ей нравилось, по-детски округляя глаза, сообщать, что Кося умеет говорить «мама».

«Шут», – морщился отец. А мне иногда казалось, что кот мутирует и скоро превратится в человека.

Лето он проводил один в квартире. Соседка заходила кормить его. Из балованного шута-получеловека становился испуганным, полудиким существом, выбегавшим в коридор при звуке открывающегося замка. Видя НЕ ЕЕ, пригнувшись, на полусогнутых кот бросался обратно и снова забивался под кровать. Оттуда раздавалось дикое шипение.

Брать кота на дачу было сочтено опасным. Раз его привезли – он тут же сбежал и спрятался под баню. Полдня ушло на то, чтобы его оттуда извлечь – разве ж можно допустить, чтоб кот сидел под баней. После чего животное было посажено на длинную веревку и привязано к дереву. Весь день он орал и нарезал круги на своей привязи. К вечеру уперся лбом в ствол – как Карабас-Барабас в старом детском фильме про Буратино…

Предыдущие коты нашего семейства – представители династии – гуляли свободно, по нескольку раз в день курсируя между домом и улицей. Еще бы – в те поры мы жили на первом этаже.

Собственно, благодаря этому именно обстоятельству династия и образовалась. Прародительница по имени Лиза пришла под Новый год и постучала лапой в стекло балкона. Ее впустили, накормили и выставили. Через пятнадцать минут она уже ломилась в стекло второго балкона, выходившего не во двор, а на проспект…

Бабушка увезла Лизу в свой маленький город, когда родилась ее дочь – которую мы по неопытности сочли сыном и назвали Тишей, или Тихоном – за ясный и тихий нрав. В тот момент моим родителям казалось, что два кота это перебор, никому и в голову не приходило, что в самом скором будущем – с точки зрения мировой истории, практически тут же – в их доме будут проживать одновременно трое кошачьих и это перестанет кого-либо смущать. Пока что Лиза поехала в другой город, где, по слухам, характер ее испортился, она стала барыней, растолстела и довольно скоро умерла. А Тихонька осталась с нами.

Тихонька пропала. Было такое слово для котов, которые однажды уходили гулять и не возвращались, и никто их больше не видел. То же случилось и с Тихонькиным сыном – Мартом, названным просто по месяцу рождения. Правда, про него нам говорили, что видели его – с телом, перебитым чем-то острым, валяющимся на чужом газоне.

Старшее Тихонькино дитя – кошка Коутиньо – получила имечко в честь бразильского футбольного тренера Коутиньо. Имена котам в нашей семье давались не просто так. Она родилась во время матча с участием бразильцев и их тренера. «А у нас котеночек родился, черненький, а на лапках беленькие сапожки с перчатками и грудка беленькая», – меня до того распирало, что я поделилась с вредным стариком-домоуправом. Больше не с кем было, так как было лето и народу во дворе не было.

По той же причине – летнего каникулярного сезона – Коутинка на пару месяцев осталась на попечении соседки. К сентябрю, приехав с югов, мы вошли в квартиру и… «А где же котеночек?» Котеночек был совершенно дикий, жил в щели между шкафом и стеной и так шипел при попытке приблизиться к нему (к ней), что аж плевался.

Коутинка была самая верная, самая храбрая, самая ловкая. Она таскала домой добычу – периодически прямо мне в кровать – полупридушенных мышей, воробьев и даже крыс и голубей. Роситу она тоже родила прямо у меня в кровати – ночью, она обычно спала со мной. Я проснулась от громчайшего, оглушительного мурлыканья.