Ирина Селиверстова - Нобелевская премия. Роман

Юра только зажмуривался, когда слышал такие речи, а Софья Вениаминовна однажды осторожно сказала невестке:

– Какой велосипед? Ася больна, она даже на ноги встать не сможет…

– Зачем верить в плохое? – мягко укорила ее Оля. – Врачи говорят, что все еще может измениться, изобретут лекарства, и тогда Ася поправится, и будет бегать, и играть, как все дети!

Когда Юра услышал это, тревога за жену немного отпустила его: она не сходит с ума, она просто действительно до конца не понимает… Не понимает – и слава богу, так ей значительно легче.

…Ася родилась в мае 1991, а через полгода институт, где работал Юра, перестал получать финансирование. Вернее, финансирование вроде бы сохранялось, но было урезано настолько, что грандиозное учреждение стало напоминать задыхающегося человека, который получает кислород столь малыми дозами, которые позволяют ему всего лишь не умереть окончательно. Этот научный гигант, даже внешним обликом своего, словно вырубленного из скалы здания производивший впечатление нерушимости и вечности человеческой мысли, стал рассыпаться, словно бетон его стен внезапно превратился в песок. Здание казалось теперь уже не монументальным и внушительным, а мрачным и безнадежным, как тюрьма. Лаборатории с каждым днем становились все более безлюдными – сотрудники, не получающие зарплату, были вынуждены уходить, искать работу там, где за неё платили. Сами разработки, которые прежде велись в институте, тоже захирели в отсутствии денежной подпитки, как в засуху вянут и погибают всходы растений.

Среди тех немногих, кто зарплату еще получал – урезанную многократно, недостаточную для выживания, но все же хоть какую-то – был и завлаб Юрий Курбатов. Впрочем, он ходил бы в институт и бесплатно: дело, которым он занимался, не могло быть остановлено, иначе остановилась бы и его, Юрина, жизнь. Он трудился над завершением своей докторской диссертации с исступлением, хотя работа шла все медленней и неуверенней – уволились младший научный сотрудник и лаборант, помогавшие ему, не хватало материалов, выходили из строя приборы и оборудование, а на новые и даже на ремонт старых не находилось средств. Юра продолжал работать фактически на коленке, полностью уйдя в теорию и отказавшись от необходимых испытаний и исследований. Он понимал, что так нельзя, что в таких условиях диссертация никогда не будет закончена, но другого выхода все равно не было, он замещал отсутствие лабораторной базы одержимостью своих умственных атак, и его прежнее наслаждение процессом приобретало теперь какой-то мазохистский оттенок.

Между тем дома денег требовалось все больше и больше. Нужды больного ребенка вытягивали их из кошелька подобно мощному пылесосу. И после работы в институте у Юры начиналась вторая, а подчас и третья смена. Сперва он пытался подрабатывать, читая лекции в вузе, но эти заработки оказались такими же смешными, как и оплата его основного труда, и очень мало помогали агонизирующему семейному бюджету. Вскоре Курбатов понял, что его выдающиеся способности не стоят практически ничего, и заработать он может только грубым физическим трудом.

Каждый вечер он шел на строительный склад, куда привозили оптовый товар для дальнейшей отправки по магазинам. В этом гулком месте, наполненном грохотом сгружаемых ящиков, напоминающим нескончаемые одиночные выстрелы, выдающийся ученый, без пяти минут доктор наук Юрий Курбатов трудился грузчиком. Здоровье молодости и мускульная мощь, которая непонятным образом содержалась в его худощавом теле, позволяли ему таскать ящики со стройматериалами до глубокой ночи. А на следующее утро снова идти в институт.

Правда, по возвращении домой у него подчас не оставалось сил даже просто принять душ. Чистоплотный Юра не мог обойтись без этого, и однажды Софья Вениаминовна нашла его уснувшим прямо в ванной, свернувшегося калачиком под льющимися струями воды…

В редкие свободные минуты он кормил с ложечки Асю, делал ей массаж, читал сказку – не теряя надежды увидеть в глазах дочки проблеск сознания, или выкатывал ее кресло на балкон и обустраивал над ним навес так, чтобы солнце не светило в лицо… И ещё он обязательно находил время подержать за руку Олю, погладить ее по голове – в эти минуты её потухшие глаза оживали и становились почти веселыми. Муж и жена почти перестали разговаривать, и это парадоксальным образом сближало их.

Юра работал много, очень много, но денег все равно недоставало. Так продолжалось до тех пор, пока немолодой грузчик строительного склада, Васильич (в прошлой жизни тоже сотрудник научно-исследовательского института), пожалел парня. Услуга, которую он оказал ему, была поистине бесценной, хотя сперва смутила и озадачила Юру.

– Копать ямы под могилы на кладбище?.. – оторопел он. – Извини, но это вряд ли…

– Ты дурак, Юрец, или прикидываешься? – Васильич сплюнул на землю и зачем-то постарался носком ботинка присыпать пылью свой плевок. – Всего за пару похорон в день получишь столько же, сколько здесь за неделю! А в твоем институте – за три месяца, наверное. Ты что, думаешь, на эту работу мало желающих? Это блатное место, я сам туда чудом попал, зятя еще удалось своего пристроить – знаешь, как он рад был! Просто сейчас один из могильщиков заболел крепко, не сможет больше работать, вот место и освободилось.

– Копать могилы… – снова задумчиво повторил Юра, словно пытаясь осознать суть этого занятия.

– Могилы, и что? Это постыдное что-то, не пойму? Не тебе в твоем положении выпендриваться… Жаль мне вас, что с дочкой такая беда, вот и хочу помочь, а то б кого из хороших друзей туда устроил… И главное – ведь это же работа не на каждый день, ты и там можешь работать, и на базе продолжишь грузить. А в сумме по всем заработкам вполне нормальные деньги выйдут.

– Да, конечно, спасибо, Васильич! – опомнился Юра. – Только можно я буду по выходным – мне ж по будням в институт надо…

– Устроим, думаю. Но вообще могилу чаще ночью копают, чтоб к утру готова была, так что, если захочешь, сможешь не только в выходные. А опускать гроб и забрасывать его землей могут и другие, договоришься с ребятами, если нужно будет. Хотя, если дождь, и может размыть яму, тогда копают перед самым захоронением…

Васильич принялся посвящать парня в тонкости новой профессии, а тот слушал и не понимал – с ним ли это все происходит, или он просто смотрит какой-то глупый, злой, неправдоподобный фильм?

Прежняя жизнь, которая у Курбатова была ранее, и к которой некая сила, часто именуемая судьбой, толкала его с детства, лишь однажды робко поцарапалась в дверь. Но, как выяснилось, лишь для того, чтобы похоронить всякую надежду на возможность её возвращения – точно так же, как сам Юра хоронил покойников на кладбище.