Ирина Селиверстова - Нобелевская премия. Роман

– Ты только не здесь всё это продавай! – принялась убеждать ее Ника. – Неси в художественные салоны, в антикварные магазины, в комиссионки. Здесь за копейки все отдашь, в переходе такое не покупают!

Потом посмотрела на безмятежное девочкино лицо и поняла, что та ни за что не разберется, где и какие есть антикварные магазины и комиссионки.

Беспомощная, бестолковая, нежная дурочка, прямо как она сама… Разве такой по силенкам ребенок-инвалид?

– Постой, я сейчас тебе свой телефон запишу, – Ника порылась в сумочке, нашла там карандаш и конфетный фантик, нацарапала на фантике номер. – Позвони обязательно, у меня подруга есть, Лиза, очень толковая, она тебя научит, как продать повыгодней.

Девочка поблагодарила, сунула фантик в карман куртки и поспешно юркнула в распахнутую пасть метро. Ника проводила ее взглядом, изнемогая от жалости, потом пошла дальше: в такие «переходные» дни она позволяла себе маленькую бесплатную награду – прогуляться по Александровскому саду и Манежной площади, к которым она как недавняя провинциалка питала слабость. А тем временем в вестибюле станции «Площадь Революции» фантик с номером выскользнул из кармана, в котором девочка принялась рыться в поисках жетона на проезд, упал на пол и тут же был затоптан сотнями ног.

Юра Курбатов удивлял окружающих уже с младенческого возраста. Еще в ту пору, когда не умел ни ползать, ни говорить, он на редкость доброжелательно и радостно принимал мир вокруг себя, причем даже в таких малоприятных его проявлениях, как мытье головы щиплющим глаза мылом или знакомство с газоотводной трубкой. Морщился, кряхтел, но никогда не возмущался громогласно, не орал дурниной, что делают в подобных случаях другие младенцы. Просто терпеливо ждал, когда жизнь повернется к нему своей светлой стороной, и можно будет подолгу рассматривать висящие над ним игрушки, трогать их, пробовать на зуб. А чуть позже даже воспитатели в детсаду, обычно не слишком вникающие в характеры своих подопечных, обращали внимание на жадный интерес мальчика ко всему вокруг. Он мог подолгу наблюдать, как тает снег, а потом допытывался – почему тот становится водой? И почему вода, когда замерзает, превращается не обратно в снег, а в лед? И как получается, что на улице, при одной и той же температуре, под ногами могут хлюпать одновременно и снег, и вода? Он приставал к взрослым, стремясь в каждом вопросе дойти до конечного осмысления, не удовлетворялся односложными ответами, и поэтому от него нередко отмахивались в довольно грубой форме. Но Юру это ничуть не обижало – он великодушно принимал всё несовершенство человеческой натуры и легко прощал взрослым их нервозность и отсутствие любознательности.

В младшей школе стал очевиден его талант к точным наукам. Объяснения учителем новых тем и правил он воспринимал так, будто уже хорошо и давно все это знал; ему не приходилось разбираться, задавать вопросы, и даже делать домашние задания не было необходимости. Поэтому Юра просил родителей приносить ему другие книги и учебники, посложнее; изучал их самостоятельно, но и там, как правило, все было доступно с первого же прочтения.

Юрино любопытство имело такой масштаб, что даже школе не удалось его уничтожить. Он перепрыгнул два класса – сперва из первого перешел в третий, потом сразу в пятый. После чего его перевели в одну из самых сильных физматшкол Москвы. Однако и там он оставался неудовлетворенным лучшим учеником, мозгу которого не хватало нагрузки, которая заставила бы его работать в полную силу.

Необычным у Юры был не только мозг, но и сердце. Мальчик обладал редкой даже для взрослых способностью относиться к окружающим событиям и людям снисходительно и сочувственно.

«Сын – единственный человек, который может находить со мной общий язык!» – говорила его мать Софья Вениаминовна, профессор психологического факультета МГУ, женщина, способная останавливать на скаку коней, но совершенно не умеющая уступать им дорогу. Точно также она не смогла идти на какие бы то ни было компромиссы с собственным мужем, крупным ученым-химиком, поэтому брак их развалился очень скоро. Маленький Юра жил с матерью, много времени проводил с отцом, и скреплял этих двоих не только самим фактом своего существования, но также исключительно чутким отношением к обоим, каким-то таинственным умением всякий раз гасить их взаимное раздражение. Мать не могла не оценить этот Юрин талант, недоступный ей самой, и потому дарила мальчика отношением, какого не удостаивался от нее ни один другой мужчина: считала, что он вправе совершать самостоятельно любые поступки и уважала их. Впрочем, позже Софья Вениаминовна усомнилась в том, что это было правильно, винила себя, допускала, что именно такое её абсолютное доверие впоследствии сыграло с сыном злую шутку.

В московский инженерно-физический институт Юра поступил в 16 лет. Учился с интересом, но по-прежнему всё давалось чересчур легко. Уже на втором курсе один из преподавателей, дабы одарить парня нагрузку, в которой тот нуждался, подключил Курбатова к подготовке своей кандидатской диссертации. Для этого брал его с собой в Дубну, в Центр ядерных исследований. И вот там Юра нашел то, чего ему так долго не хватало, загорелся, увидел возможности не только изучать природу вещей, но и воздействовать на нее. Он был страшно благодарен этому предприимчивому преподавателю, которому стоило невероятных усилий организовать студенту допуск к секретным исследованиям. Правда, внакладе препод не остался – львиная доля его диссертации была сделана руками и мозгами второкурсника Курбатова, который при этом вовсе не претендовал на соавторство, удовлетворяясь и наслаждаясь самим процессом познания и исследования совершенно новых для него сфер и материй.

В крупнейшем исследовательском институте при академии наук, куда Юра был распределен по окончании вуза, его уже через год назначили руководителем лаборатории. А еще через два года Курбатов подготовил и защитил собственную диссертацию, став таким образом самым молодым кандидатом наук за всю историю существования института – по крайней мере, так утверждал его научный руководитель.

Докторская диссертация Юрия Курбатова была почти готова еще через два года, причем многие говорили, что её темой является фактически полноценное открытие, которое сделал молодой ученый, и которое при соответствующей обработке вполне может потянуть на Нобелевскую премию… Юра, конечно, только посмеивался, так высоко он не метил, но эта оценка его очень радовала – и вовсе не из-за тщеславия, абсолютно чуждого его натуре. Просто это же здорово, что работа, доставляющая ему самому такое удовольствие, нужна человечеству и приносит пользу людям.